(это она так выразилась) в глазах рябит. Словом, удружил мне сосед. Кто ж знал, что этот буржуйский напиток надо пить напёрстками, а не трёхсотпятидесятиграммовыми бокалами!.. Но главная пакость состояла в том, что возлияние это проистекало на ночь глядя, на сон грядущий, и потому пришлось мне потом полночи елозить по сбившейся простыни, ища ту единственную, но с удивительным постоянством ускользающую позу, приемлемую для отбытия в царство Морфея, и лишь под утро я забылся тяжёлым, наполненным сюрреалистическими ужасами сном. Дураку ясно, что на работу я проспал. К тому же ещё Катька, как нарочно, не разбудила вовремя, сама же смоталась, даже не предупредив. Меня всего колотило и трясло, словно с похмелья. Решив полечиться по принципу "клин клином", я сварил себе ещё порцию дьявольского зелья, но на этот раз потребил дозу, имеющую хождение в загнивающем западном мире. И тем не менее в груди у меня что-то жалобно застонало, заскулило, забулькало. Но пусть оно даже волком завоет, а на работу всё равно переться надо. Куда ж от неё денешься? Труд -- почётная обязанность каждого гражданина нашей страны... Тьфу, чтоб его!.. Хорош труд, когда за него гроши платят! А ещё лучше те гроши, на которые в магазине купить нечего... Но хошь не хошь, а вынь да положь -- тунеядство у нас ещё никто не отменял. А посему я собрал свою волю воедино, прошлёпал босыми ступнями в ванную, умылся, оделся, что-то запихал себе в рот, подхватил на ходу электробритву -- станком я принципиально не бреюсь ввиду повышенной чувствительности моего эпителия -- и расположился с нею в руке напротив большого, во весь рост, зеркала, являющегося неотъемлемой частью гардеробной двери. Соскребая суточную щетину со своих щёк, я полностью отдался созерцанию своей физиономии. Ну и рожа, нечего сказать! Четвёртый десяток на исходе, а всё такая же бесцветная, незаметная, безликая. Рожа неудачника -- такую видишь и тут же забываешь. Вот и оттенок какой-то синюшный проступил. Я выпятил подбородок, облизывая его бритвой, и отражение в зеркале повторило сию эволюцию, но, как мне показалось, с некоторым запозданием. Впрочем, этого и следовало ожидать: как-никак, а кофеин относят к разряду наркотиков. Ну, попадись мне этот придурок из восемнадцатой, я ему припомню его контрабандный товар! Не хватало ещё в дурдом загреметь... Из соседней комнаты взвизгнул телефонный звонок, и я ринулся было туда, но тут же остановился как вкопанный, ибо никакого телефона у нас и в помине нет, не было и неизвестно, будет ли, а если и будет, то опять-таки неизвестно -- когда, через сколько лет и в каком тысячелетии, так как на очередь мы с Катькой встали ещё в те далёкие, дозастойные времена, и с тех пор ни слуху, ни духу о вожделенном, мифическом телефоне нет, и опять-таки неизвестно -- будет ли, а если и будет... Словом, прозвенело три раза и смолкло. Видно, и это наваждение придётся списать на те же "все сто", щедрой дланью отсыпанные мне благодетелем соседом, чтоб он провалился вместе со своим Гондурасом... Когда я снова вернулся к зеркалу, чтобы продолжить ежедневную, до жути осточертевшую процедуру выскребания суточной щетины, моего отражения в зеркале уже не было. То есть здесь, в комнате, по сю сторону зеркала я был, а там, в точно такой же комнате, но уже по ту сторону того же зеркала -- меня не наблюдалось. Меня охватила ярость. Наверняка тот индюк подсыпал мне какой-нибудь гадости: травки какой или порошка какого буржуйского. А посему индюку тому я мысленно поклялся вынуть ноги сегодня же, сразу по приходе с работы, как раз накануне футбольного матча, чтобы не топал он ими от радости, если, не дай Бог, его дурацкая "конюшня" сдуру банку киевлянам влепит. Но прошло пять минут, и я уже кончил бриться, а меня