– Что такое? – прошептал он.
– Тс-с! – вовсе уж беззвучно шепнула Меони. – Домовой!
Сварог осторожно выглянул. Поперек коридора протянулись прямоугольники проникавшего в окна звездного сияния, озарявшего синий полумрак. Далеко впереди что-то шевельнулось, пересекло коридор поперек – маленькое, сгорбленное, косматое, без четких очертаний, оно скользнуло меж двух высоких ваз на круглых постаментах и пропало куда-то, больше Сварог его не видел, как ни вглядывался.
– Ушел, кажется, – прошептал он, чуточку уязвленный тем, что приходится прятаться в собственном замке от какой-то твари. – Он что, сердитый?
– Нет, но все равно… Не принято его замечать, пусть себе идет…
Ее теплое дыхание коснулось щеки. Сварог повернулся к ней, взял за плечи, оцарапав костяшки пальцев о жесткий ковер на стене, и наконец-то поцеловал по-настоящему. Меони закинула голову, не сопротивлялась, отвечала, потом ее пальцы скользнули по плечам Сварога, ладони уперлись в грудь. Сварог неохотно отвернулся, превозмогая откровенно пещерные желания.
– Скоро полночь, – будто извиняясь, сказала Меони. – Вам пора…
Перед высокой двустворчатой дверью она остановилась, тронула витую ручку:
– Идите. Нет, я подожду здесь, мне нельзя…
Высоченная массивная дверь неожиданно мягко и бесшумно закрылась за Сварогом. Он оказался в длинном прямоугольном зале, заканчивавшемся высоким витражным окном. Справа и слева – нескончаемые шеренги портретов в полный рост, в натуральную величину. Массивные золоченые рамы, пылающие факелы на стенах. Факелы? Сварог стоял совсем рядом с ближайшим, воткнутым в затейливую кованую подставку, но не чувствовал жара и не слышал треска пламени. Это была полная иллюзия факела – и только. Но света давала даже больше настоящего.
Изменчивые тени колыхались на потемневших от времени портретах, и неподвижно застывшему у двери Сварогу стало казаться, что портреты шевелятся, явственно меняют позы, двигаются, оживают…
Багровое сияние проникло сквозь витражи, поползло от окна к Сварогу, и он едва справился с желанием заорать и пуститься наутек – портреты действительно оживали. Туманное свечение словно бы вспыхивало в глубине обретших трехмерность картин и медленно распространялось на все пространство, заключенное в золоченую раму. Фигуры шевелились, выступали за рамы, призрачно полупрозрачные, меж ними и плоскостью картин явственно обозначалось пустое пространство, лица медленно, слепо оборачивались к Сварогу, отыскав его взглядом, замирали. Он поймал себя на том, что тихонько пятится к двери, и застыл – все-таки они не отдалялись от рам, они стояли и смотрели, словно ожидая чего-то от него…