– Садитесь сюда. – Я глазами показал на стул, радуясь, что все понимаю и могу кое-как объясняться.
– Чем вам не понравились часы? – спросила она.
– Галлюцинации от них… Я боялся, чтобы вы не свалились…
– Откуда?
– С маятника…
Она слабо улыбнулась – первой улыбкой больного после долгой болезни. Потом поставила мне градусник, подозревая, что у меня жар, и замолчала, сплетая пальцы, как будто впервые вышла на сцену и не знала, куда девать руки.
– Как нехорошо… – начал я.
– Что нехорошо?
– Разлегся здесь, как калека какой-нибудь немощный, и столько хлопот от меня сестре милосердия.
– А я вовсе не сестра милосердия, – сказала она.
– Это чей дом?
– Моего деда.
– Профессора Штирера?
– Да.
– И вы здесь живете?
– Тсс! – она приложила палец к губам. – Вам нельзя разговаривать. Профессор запретил. У вас чуть-чуть задето легкое.
Я спросил, где майор Рудяков. Габриэла вышла его позвать.
– Почему я в частном доме, а не в госпитале? – поинтересовался я у майора.
– Наш санбат все время стоял в этом городишке, только на днях снялся с места. Здесь я и прослышал про хирурга Штирера. Скоро видно будет, что с тобой дальше делать, – объяснил он.
Городок, как сообщил мне майор Рудяков, назывался Гавайншталь. Я эти края знал прекрасно, здесь располагались склады и мастерские нашей бригады. Через несколько дней, наладив для меня радио, майор уехал, оставив меня на попечении интендантской службы и обещая скоро вернуться.
Когда я в первый раз услышал музыку, я почувствовал такую боль, как будто мне разбередили рану, и попросил профессора выключить радио.
– Почему? – спросил он в недоумении. – Вы не любите музыку?
Я ответил, что с недавних пор ненавижу ее.
В карих глазах Габриэлы вспыхнула искорка, и, закусив губу, она вышла из комнаты.
…Через два дня майор Рудяков вернулся и привел с собой еще трех раненых, солдат-телефонистов. Штирер принял и их тоже и поселил в одной из комнат на первом этаже. Они подорвались на минах, но отделались легко и не хотели ложиться в санбат. Майор привел их сюда, чтоб продержать в постели хотя бы недельку.
Кроме того, он рассказал новости: наша бригада продвинулась вперед километров на тридцать и догнала наконец немцев. За февральские бои многие из нашей группы, в том числе и я, были представлены к награде. Полковник Покровский прислал мне через майора записку с поздравлением. Только флакончика с духами на этот раз я от него не получил.
Уладив все вопросы со Штирером и с нашими офицерами-снабженцами, майор снова уехал, оставив при нас санинструктора, и обещал, что дней через десять либо приедет сам, либо пришлет за нами помощника.