- Правую голень ломал в детстве? - деловито спросил князь.
Никаких переломов у Федора никогда не бывало, но он решил подыграть, изобразил изумление.
- Как вы узнали? Да. Ломал. Очень давно, в третьем классе гимназии.
- А, вот срослось неправильно. Потому много ходить не можешь, хромаешь. Ладно, так и быть, вылечу тебя.
- Что, прямо сейчас? Здесь?
- Э, нет, травма слишком давняя, долго работать с ней нужно. А стреляться зачем хотел? Из за женщины?
Федор вздрогнул. Если с переломом князь ошибся, то с попыткой самоубийства попал в точку. Было такое, Агап кин правда пытался застрелиться в ноябре семнадцатого, когда Данилов вернулся к Тане после боев с большевиками за Москву, проигравший, но живой и невредимый.
- Никогда не хотел и не пытался, - холодно произнес Федор.
Нижерадзе открыл глаза, приблизил лицо так, что стал слышен запах чеснока из его рта, и, погрозив пальцем, прошептал с лукавой усмешкой:
- Ай, врешь, дорогой. Пистолет дал осечку, повезло тебе, но смотри, такие шутки не проходят даром.
Агапкин про себя облегченно вздохнул. Князь сказал наобум и угадал случайно. Самоубийство среди образованных юношей и девушек поколения Федора было в большой моде. Спасла его от пули в висок вовсе не осечка. Спасло нечто совсем иное. Этого князь никогда ни за что не узнает, как ни зорки его выпученные глаза, как ни чувствительны толстые, поросшие жестким черным волосом пальцы.
Набережная осталась позади. Теперь не нужно было сверяться с картой. Князь вел Агапкина к аптечной конторе. По дороге кивнул на витрину магазина мужской одежды.
- Как дело сделаешь, туда пойдем.
- Зачем? - спросил Федор, стараясь, чтобы не дрогнул голос.
Князь резко остановился, уставился на Федора.
- Ай, какой ты молодой, неопытный, - добродушно пропел он и покачал головой, - не предупредили тебя? Не предупредил Глеб, знаю его, хитреца. Решил, так безопасней. Правильно решил. А то занервничал бы ты на границе. Таможенные чиновники - тонкие психологи, насквозь видят людей, мигом почуяли бы твой страх.
«Запонки, булавка! - догадался Агапкин. - Бокий говорил, что Нижерадзе ничего не делает даром. Пле чищи пиджака, верно, не только ватой набиты. Пиджак слишком тяжелый. И штиблеты тяжелые. Что там, в каблуках, в подметках? А ведь правда, если бы Бокий сказал заранее, я бы с ума сошел от страха и мог бы серьезно вляпаться. Я помню, как внимательно смотрел мне в глаза таможенный чиновник на границе».
- Вот твоя аптечная контора, - сказал князь, - ступай, дорогой, я тебя тут, в кафе, буду ждать.
В конторе Агапкина встретил молодой служащий, белобрысый, почти альбинос, с гигантским красным кадыком на тонкой шее и, согнувшись, странно приседая, провел в кабинет директора. Полный, краснолицый, с пышными кайзеровскими усами, директор поднялся из за стола, крепко пожал Федору руку, назвал его «господин комиссар Ахапкинс», признался, что сердечно рад знакомству, осведомился о здоровье господина президента. Федор не сразу понял, что речь идет о Ленине.