Самолет вдруг взметнулся вверх. Соня вздрогнула, но глаз не открыла. Кто то быстро прошел мимо нее, к кабине. Зазвучал спокойный, усиленный микрофоном голос стюардессы:
- Не волнуйтесь, мы скоро приземлимся. Погодные условия очень сложные. Ветер. Метель. Петр Борисович, слышите меня? Все хорошо, осталось потерпеть минут двадцать.
Самолет опять рванулся вниз, накренился. У Сони перехватило дыхание, заложило уши, заболела голова, так внезапно и сильно, что брызнули слезы. В соседнем кресле возник Дима. Соня его не увидела, только почувствовала, как нежно он взял ее за руку.
- Замерзла? У тебя пальцы ледяные.
Он достал откуда то плед, накрыл ее и спросил, наклонившись совсем близко:
- Не тошнит тебя? У меня конфетка есть. Хочешь?
- Нет. Спасибо. Кольт угомонился?
- Да. Заснул, бедняга.
- Значит, ты можешь побыть со мной, пока мы не сядем?
- Я бы вообще не уходил от тебя, никогда и никуда.
- Что?
Она вполне могла ослышаться, у нее заложило уши. Он не произнес больше ни слова, сидел рядом, держал ее руку, пока самолет не коснулся земли.
Москва, 1922
Последний вечер и ночь перед отъездом Федор провел на Второй Тверской. Он пришел поздно. Дверь открыл Михаил Владимирович.
- У меня голос сел, - пожаловался он сиплым шепотом, - только что прочитал «Сказку о царе Салта не», от начала до конца. Миша стал плохо засыпать.
Федор сразу понял, что Тани дома нет. Хотел спросить, где она, но не решился, вместо этого спросил, как чувствует себя Авдотья Борисовна.
Няня хворала, вторую неделю почти не вставала с постели.
- Плохо дело, - сказал Михаил Владимирович, - ничего не болит у нее, но от еды отказывается, только чаю иногда попьет и дремлет. Вчера удалось наконец вызвать батюшку. Исповедалась, причастилась. Вот сейчас зашел к ней, пробовал расшевелить, покормить. Она проснулась, по голове меня погладила и говорит: обещай, Миша, что свое проклятое зелье ты мне вливать не станешь, позволишь помереть спокойно.
- Проклятое зелье?
- Так она называет препарат. Она как будто даже стала побаиваться меня, не дает себя осмотреть. Подпускает к себе только Таню.
Федор открыл рот, чтобы спросить, где же все таки Таня, но Михаил Владимирович вдруг замер, приложил палец к губам, напряженно прислушиваясь.
- Как бы Миша не проснулся, - прошептал он, - Маргошка, видишь ли, взяла моду ночевать у него под одеялом. Обычно спит спокойно до утра, но сегодня унюхала сушеные яблоки и весь день пыталась к ним подобраться. Я убрал подальше, в буфет. Нет, вроде бы тихо.
Что то загрохотало.
- Марго! - простонал профессор и бросился в гостиную.