Официантка, сощурившись, внимательно взглянула на меня:
— Ты это серьезно, детка?
Я кивнул, и она кивнула в ответ.
— Да ладно вам, постойте! — сказал Ронни Нил. Он поднял руки в шутливом жесте, словно показывая, что сдается. — Не надо пугать меня всякими ужасами! Мы же просто шутим. — Затем, обращаясь к Скотту, он произнес: — Ну давай поднимай свою жирную задницу! Не видишь, что ли: человек выйти хочет.
Я проскользнул мимо Скотта, стараясь не встречаться взглядами с остальными книготорговцами и официанткой. Я понятия не имел, что они подумали, наблюдая эту сцену, — да и не хотел ничего об этом знать. Я обернулся к Ронни Нилу.
— И впредь не советую со мной шутить! — Эти слова я произнес медленно и тихо.
Наверное, если б это было в кино, то по лицу Ронни Нила пробежала бы темная туча: он бы внезапно понял, что зашел слишком далеко; он бы вздрогнул и отпрянул назад, отступив за фанерную перегородку. Но все это сказки — будто бы все задиры на самом деле трусы и, если встретить их лицом к лицу, они непременно убегут в кусты. Это не просто сказка, а самая что ни на есть коварная ложь — ложь, которую родители втюхивают своим детям только потому, что и сами предпочитают в нее верить. Это оправдание, позволяющее им ни во что не ввязываться и тем самым себя не компрометировать; позволяющее им не заступаться за собственных детей, не общаться с родителями задир и забияк, разумеется не менее нервными и агрессивными, чем их отпрыски.
Ронни Нил искоса взглянул на Скотта, и они обменялись гнусными ухмылками.
— Ну ладно, что поделаешь, увидимся позже! — пообещал он мне.
В «Доме вафель» было прохладно, работал кондиционер, и все помещение было словно наполнено сияющей энергией. Громкие голоса, музыка, шкварчание мяса на гриле, дребезжание кассового аппарата, звон монет, падающих на стол, — это кто-то оставил официанту чаевые. Но снаружи весь мир плавился от жары — все было спокойно, тихо, тягуче. Меня била мелкая судорожная дрожь: я разрывался между двумя желаниями — набить своим неприятелям морды или дать деру. Но вдруг все отошло куда-то далеко, словно стычка с Ронни Нилом и Скоттом и эта официантка, которую я попросил вызвать полицию, стали не более чем зыбким воспоминанием об истории, которую я сам же и сочинил.
Последствия, конечно же, не заставят себя ждать — я это понимал. Мое положение стало крайне рискованным: это были уже не детские игры, когда мальчишки дразнят друг друга, обзывают и щелкают по ушам, — игра стала смертельно опасной, и опасность могла подкараулить меня в любое время, принять любое обличье.