Говорил Роберт:
– Вы хорошо знаете сию женщину, Франкон. И вам должны быть известны некоторые ее э… особые способности.
– Какие у нас в Северной Нейстрии все называли колдовством, – уточнил епископ.
– Назовем их мягче – волшебством. Ибо не верить в сверхъестественные силы, значит, усомниться в текстах Библии и поставить под сомнение эпизод с Аэндорской волшебницей.
Франкона только позабавило желание Роберта уличить его в незнании Священного Писания, и он тут же сослался на то, что Бог очень строго повелел беречься чародейства, приказав «не ворожите и не гадайте». Роберт же, как и большинство присутствующих, не был силен в теологических спорах, а единственный, кто мог аргументированно потягаться с Франконом, епископ Шартский, был слишком занят своей раненой рукой, чтобы вступать в диспут. К тому же Роберт тут же пресек все сомнения, сказав, что Снэфрид готова им помочь заставить прийти к ним Эмму.
– Есть у меня власть над этой женщиной, – тихо начала Снэфрид, – и я обязуюсь велеть ей выйти куда угодно, если мой господин Роберт прикажет мне сделать это.
Герцог довольно кивнул.
– Агата из Этампа уже демонстрировала нам свои удивительные способности. Поэтому если вы сможете заставить Эмму с сыном на время уехать от Роллона – а встреча мощей Святого Адриана как раз прекрасный повод для этого, то эта женщина вызовет ее туда, где ее будем ожидать я и мои люди. Мы отвезем Эмму и мальчишку в Шартр, куда, нет сомнения, правитель языческих земель последует и по зову сердца, и для того, чтобы не быть осмеянным своими подданными как человек, у которого похитили жену.
– Но при чем здесь младенец Гийом? – не унимался Франкон.
– Дьявол, да он издевается над нами! – воскликнул потерявший терпение Герберт Вермандуа.
Франкон никак не отреагировал на его вспышку. Вермандуа можно было понять, так как его земли особенно пострадали в эту зиму. А вот Роберт… Франкон глядел в неподвижное лицо Снэфрид. Так вот за какую услугу она добилась земель от Роберта! Она, видимо, достаточно уверена в своих силах, раз могла убедить и его. А она ненавидит Эмму, и сейчас явно испытывает торжество от предстоящей мести.
Епископ вдруг словно почувствовал, как за невозмутимой оболочкой Снэфрид клокочет огненная лава гнева и ярости, а между тем на ее лице не дрогнул ни один мускул. И он ясно осознал, что перед ним стоит само воплощение зла.
Эта языческая ведьма все же дождалась своего часа! И он, благочестивый Франкон, вынужден потворствовать ее мести и потому, что связан с этими людьми как христианин, и потому, что сам дал им шанс погубить себя в случае неповиновения, ибо во всеуслышание на соборе предлагал им силой принудить Роллона войти в купель.