«Как это их не обобрали до нитки?» – подумал Франкон, глядя на сопровождавших франков норманнов. Их было больше, чем воинов-христиан, и то, что дарохранительницы, покрывала и золоченые посохи были все еще у монахов – уже это было чудом, свершить которое подвластно только мощам Святого Адриана.
Франкон невольно умилился. Услышал, как кто-то громко разрыдался за спиной. Ему не следовало отвлекаться, но он невольно оглянулся. Сезинанда в длинном белом покрывале, прижимая к груди обоих сыновей, заходилась громким плачем. Стоявшая рядом Эмма казалось удивительно спокойной и величественной в золоченом венце Нормандии. Но Франкон больше внимания обратил на Гийома, сладко спавшего у матери на руках.
– Пусть унесут детей! – коротко приказал епископ.
Теперь он глядел на франков. На их алых флажках реяло золотое изображение корабля. Герб города Парижа. Нейстрийцы. Франкон не знал, кто из них должен сообщить Роберту, что Эмма с сыном в Эрве, но беззащитно склоненная головка Гийома вмиг настроила епископа на неприятельское, почти злое отношение к ним.
– Не ослышалась ли я, отче?
Он не видел Эмму, но, казалось, спиной ощущал ее недоуменный взгляд.
– Пусть унесут детей. Позже я сам прослежу, чтобы дети коснулись мощей Святого Адриана.
Монахи из Эрве плакали. Хор пел:
И Творцу хвала и сыну —
Господа творению, —
Мир, и честь, и мощь, и слава,
И благословение!
Даже норманны казались растроганными. Они были любителями ярких зрелищ, но даже их самые торжественные жертвоприношения не обустраивались столь красиво и величественно, как эта передача гроба святого разрушенному монастырю. А когда супруга их правителя в короне и ослепительной белой одежде опустилась на колени в пыль и, положа руку на край выглядывавшей из-под покрытия гробницы, стала молиться, даже суровый Беренгар зашмыгал носом.
Франкон стоял не шевелясь. Безусловно, присутствие Эммы, ее смирение, внесли свою лепту торжественности в ритуал. Он видел, как она величественно встала, широко осенив себя крестным знамением. И замерла. Стояла, не шевелясь.
«Что с ней?» – не понял Франкон, но, когда проследил за ее взглядом, даже икнул от неожиданности. Ги Анжуйский!
«Он совсем обезумел!» – невольно перекрестился испуганный епископ.
Ги стоял среди толпы сопровождающих гроб священников, помахивал кадилом. Он тоже глядел на Эмму из-под капюшона. Шрам словно кривил его рот в насмешливую улыбку. Потом он опустил голову, сделал шаг назад, укрывшись за спинами иных бенедиктинцев.
– Чистое безумие! – бормотал Франкон. – Его могут узнать. Беренгар не на миг не задумается убить того, кто известен в Руане как человек, пытавшийся похитить Эмму.