Аганон тогда не на шутку испугался, хотел улизнуть, но Карл настоял, чтобы тот остался, и сказал, что лучше он лишится преданности Робертина, нежели расстанется с Аганоном. Что ж, он добился своего – Роберт покинул его, и ни от кого не секрет, что так просто он не забудет обиды. Поэтому-то Карл так и стремится заручиться поддержкой сильных союзников и постоянно посылает улаживать дела с Робертом свою разумную королеву. А еще Карл очень надеется на поддержку Ренье Длинной Шеи, который, в свою очередь, нуждается в Карле, особенно с тех пор, как в Германии возвысился Генрих Птицелов и уже, словно по германской традиции, предъявляет свои права на Лотарингию.
Рассказывая все это, Эврар оживал, будто вновь чувствовал себя в центре интриг, будоражащих европейские дворы. А потом неожиданно сникал, уходил, не сказав ни слова. И вновь его волновали только его соколы и собаки.
Теперь, в непогоду, старые раны все чаще беспокоили старого воина, и Эмма готовила для мелита специальные бальзамы. Они очень сблизились, эти двое, столь значительные ранее люди, отрешенные от всего мира покрытыми снегом бесконечными лесами Арденн. И опять Эврар рассказывал Эмме о мире. О распрях между Вермандуа и графом Фландрским, о пришедшей из Византии моде сильно натираться благовониями, о росте влияния монастыря Клюни и о распространении его реформы на все христианские церкви Европы. Порой он упоминал и Нормандию, но ни разу не произнес имени Ролло. Эмма была даже благодарна ему за это, хотя отмечала, что мелит глядит на нее испытующе, словно ожидая сигнала с ее стороны. Но она молчала. Ей было известно, что Ролло счастлив с Гизеллой, и об остальном она не желала знать. Зачем вонзать нож в зарубцевавшуюся рану?
Однажды Эврар поведал ей о Ги. Это было в сырой зимний вечер, когда снег то таял, то валил вновь. А в комнате Эммы было тепло, сухо потрескивали дрова в очаге, пахло сосной. Мумма, уставшая за день и ничего не понимавшая в разговоре господ, шедшем на западнофранкском наречии, уснула сном праведницы на шкуре в изножии ложа. Герлок же, маленькая полуночница, все еще играла с деревянной разрисованной куклой. Эмма ткала. Ткань была из некрашеной, но лучшей мягкой шерсти с вотканными прядями шерсти черных коз, что давало красиво расположенный узор. Эврар, потягивая медвяный напиток из чаши, стоял, облокотясь о раму станка, следил, как ловко снует челнок в руках Эммы.
Когда он заговорил о Ги Анжуйском, руки ее замерли. Сидела с прямой спиной, не сводя глаз с мелита. Эврар после сытного ужина был настроен благодушно и с охотой поведал женщине о бывшем женихе. Оказалось, что Ги после паломничества к могиле святого Петра в Риме стал очень популярен, его авторитет в Суассоне вырос – и как прекрасного священнослужителя, последователя Клюнийской реформы, и как франка, имевшего честь беседовать с самим папой, и как воина, сражавшегося с норманнами. Когда же умер престарелый епископ Суассонский, все единодушно избрали главой епархии молодого анжуйца.