– Мой принц, – услышал он сзади тихий голос Альдегунды.
Оглянулся, какое-то время невидящим взором глядел на девушку и вдруг с силой ударил ее по лицу.
– Убирайся! Убирайся ко всем чертям!
Она отшатнулась, рыдая, и он обрушил второй удар своего кулака на воду. Еще, еще. Поднял тучи брызг. Глядел вослед Ренье, почти был готов кинуться за ним.
– Мой господин, не все еще потеряно, – различил он мягкий голос Леонтия с иноземным выговором.
– Ты? Пес! Василиск! Ты подслушивал?
Но угодливый Леонтий на этот раз держался удивительно невозмутимо.
– О, мессир, не стоило вам так злить своего отца. Ибо он никогда не нарушает данную клятву. Однако ежели вы доверитесь мне – то, беру небо в свидетели, я смогу вам помочь.
И именно эта невозмутимость грека, даже какие-то нотки превосходства заставили Гизельберта понять, что тот и в самом деле может оказать подобную услугу.
Подтянувшись на руках, принц сел на край бассейна. Почти не заметил, когда убежала плачущая Альдегунда.
– Говори!
Леонтий заботливо набросил ему на плечи большое белое полотно. Растирая Гизельберта, заговорил. Разве его милость раньше не знал, что Длинная Шея велел отыскать свою забытую супругу? Конечно, знал, но думал, что теперь, когда болезнь принудила Ренье каяться в прошлых прегрешениях, это одно из покаяний, и герцог просто стремится исправить былую несправедливость. А ведь когда-то он велел убрать ее с глаз долой, даже пожелал забыть ее, когда Карл Простоватый отрекся от родства с ней и ославил как девку язычника Роллона.
Но теперь-то все изменилось. Теперь Эмма и ее дитя неимоверно выросли в цене, особенно если учесть, что Карл Простоватый с радостью признает ее своей родней, если поймет, что через нее и Рикуина упрочит свою власть над Лотарингией. Да, Эмму признали уже сейчас, недаром Ратбод Трирский ищет ее не только в Лотарингии, но и во Франции. И если ее найдут, то уж Ренье точно не совершит клятвопреступления и объявит свою дочь Адель наследницей.
– Поэтому мы должны их опередить и найти Эмму Робертин и ее приплод раньше всех.
Гизельберт внимательно слушал Леонтия. Отметил про себя, как сразу изменился грек, стал словно выше, держится достойно. Словно понял, что ему, Гизельберту, теперь не обойтись без него. Былой советник его отца – он явно что-то знал и чувствовал, что принц невольно попал в зависимость от того, что ему известно.
– Ты думаешь, что мы сможем преуспеть там, где не смогли ничего добиться ищейки епископа Трирского? Ведь если ни мою мачеху, ни ребенка не нашли до сих пор, то, может, их и нет более в этом мире?