– А вам некого больше объявить своим наследником… – Это сказал Гизельберт. Сказал странным срывающимся голосом. Ренье повернулся – и едва не задохнулся от унижения.
Если Гизельберт и слушал его, то одновременно с этим прямо в воде занимался любовью с перепуганной, но покорной Альдегундой. Он прижал ее к стенке бассейна, наваливался на нее толчками, вода плескалась, и сквозь ее волнуемую поверхность было видно все, что происходит под водой.
Над головой герцога шумно задышал возбужденный подобным зрелищем раб. А Ренье вдруг ощутил, как заныло сердце – тихо, но грозя в любой миг разорваться яростной вспышкой боли. Такого открытого, такого явного пренебрежения к себе он еще никогда не испытывал. И, главное, он ничем не мог на него ответить, только глядел на это распущенное, жестокое чудовище – своего сына – и даже не замечал, что скопившаяся после долгой речи во рту слюна потекла по подбородку с безжизненного уголка рта.
Гизельберт наконец застонал, задвигался резче и, наконец, выпустил девушку из объятий. Вряд ли она что-то испытывала, кроме страха, ибо продолжала то и дело глядеть на Ренье.
А Гизельберт повернулся к отцу. Сказал, все еще тяжело дыша:
– Что, понравилось? Все, что вы можете теперь, батюшка, это только глядеть. Да еще пускать слюни.
От этих слов раб Ренье словно опомнился, стал промакивать подбородок господина. Герцог закрыл глаза, будто стремился прогнать отвратительное видение, не слышать издевательского смеха, стремясь успокоить бешено колотящееся сердце.
А Гизельберт открыто издевался.
– Что ж, идите теперь, объявляйте меня своим наследником. И даже если вы этого не сделаете, я, как ваш единственный законный потомок, получу после того, как вы подохнете, венец Лотарингии. Ибо никто другой так не признан в герцогстве, как вы и я – отец и его единственный сын!
Огромным усилием воли Ренье взял себя в руки.
– Ошибаешься, Гизельберт. – Он встал, опираясь о плечо раба. – Клянусь памятью предков, клянусь крестом на Голгофе и спасением души, что ты не получишь моей Лотарингии. Мой единственный наследник, говоришь? Что ж, знай, что у меня еще есть дочь от второго брака, моя наследница – Адель Лотарингская. Я обручу ее с сыном Рикуина Верденского, и именно при его регентстве наши дети станут герцогами этого края. Но не ты. Будь ты проклят, Гизельберт!
Гизельберт странным взглядом провожал отца, пока тот своей уродливой, дергающейся походкой, но гордо подняв голову, шел к выходу. Гизельберт побледнел. Он знал о повторном браке отца, который тот стремился от всех скрыть. Но если он его огласит и объявит свою дочь наследницей… то при поддержке могущественного Рикуина и тех своих сторонников, которые не желают поддерживать Гизельберта, он сможет устранить сына от власти.