Путь был трудным. Местами они перебирались через покрытые сверкающим льдом скалистые склоны, часто увязали в сугробах. Эврару понравилось, что Эмма ни разу не пожаловалась на дорогу, а порой даже помогала управляться с лошадьми. Они по-прежнему не разговаривали, даже когда перекусывали на коротких привалах.
День понемногу угасал. Стали падать первые снежинки, перешедшие в крупный снегопад. Эврар уже было решил, что придется заночевать в лесу, когда вдруг потянуло дымом, и в лощине, под скалой, он заметил селение. Слава богу, они приехали. Здесь можно нанять проводника. Иначе они вечность будут блуждать в бескрайнем Арденнском лесу.
И опять, когда он поддержал слезавшую с коня Эмму, она шарахнулась от него. Почему-то Эврара вдруг обуяла злость против Леонтия. Что он с ней сделал! И тут он удивился – понял, что у него болит душа за Птичку. Но она ведь дочь Эда, которого он ненавидел! Ненавидел ли? Все это было так давно. А Эмма… сегодня… и она жена герцога Ренье.
Когда она заснула в дымной хижине, Эврар встал и подсел рядом. В домике было душно. Воняло навозом. Огонь стелился по низу и чадил. А Эмма, спавшая на земляной завалинке, была как звезда, бог весть каким чудом угодившая в эту грязь. Немудрено, что жители этой деревни глазели на нее как на чудо.
Эврар подергал ус. Глядел на Эмму. Черт, какая девка! Волосы – настоящая грива, губы после целого дня на холоде алели как ягоды, брови – как мех соболя. А кожа, несмотря на чуть желтеющие пятна синяков на скулах, была такая нежная и чистая, что казалась прозрачной шелковой вуалью. Бедная девочка! Ее красота, как богатая усадьба, манит злодеев всех мастей. Была бы она дурнушкой – ей бы жилось легче.
И опять, едва забрезжил рассвет, они тронулись в путь. Эврар нанял проводника, и теперь тот шагал впереди, утопая едва не по пояс в снегу, но сесть верхом испуганно отказался. Дикий человек леса – лошади страшили его. И он шел и шел вперед, закутанный в шкуры, с капюшоном из рысьей головы с забавно торчащими по бокам ушами с кисточками. К досаде Эврара, проводник оказался на редкость болтливым. А когда понял, что его спутники не расположены к разговору, принялся петь. Обо всем, что попадалось на глаза – о склоне, покрытом плющом; поваленной ели; мелькнувшей в зарослях лисе; роднике, бившем из-под снега. Эврара этот болтун невыносимо утомлял, и он дважды прикрикнул на проводника, но, помолчав немного, тот начинал снова петь. Один раз Эврар оглянулся и заметил, что Эмма улыбается дикой песне проводника. Ну и дела! Ее еще что-то может веселить. Хотя он уже понял – хоть с виду она и пичуга, но душа у нее как стальной клинок. Эта еще поборется с жизнью. Эврар был почти готов сердиться на себя, но не мог не отметить – Эмма нравилась ему гораздо больше, чем ему хотелось.