— Японский скутер. До семидесяти, — осклабился Виктор.
— Как же он ездит? — бросил Генрих с досадой. — Ни черта без очков не видит.
— Вижу, — мелким бесом извернулся Виктор и показал на разлегшуюся в тесноте полотна женщину. — Вижу, вот она — зеленая. С чего это она позеленела?
Генрих презрительно хмыкнул. Аня глянула на картину.
— Цвет не имеет значения, — серьезно объяснила она Виктору. — Значение имеют оттенки.
Если Виктор и не сумел тонкое Анино замечание оценить — чего при сложившихся обстоятельствах трудно было бы от него по совести и требовать, — то откликнулся все равно с готовностью.
— Да? — важно задумался он, возвратившись к картине. И сообразил: — Значит господину художнику цвет пофиг?.. Пусть тогда обходится голубым.
— До свидания, — заторопилась Аня.
— Разобьет он тебя, — мрачно отозвался Генрих.
— Хочешь, я дам ему в морду? — ухмыльнулся Виктор.
— Не хочу. Пошли, — отрезала Аня и дернула Виктора за руку.
Оставшись один, Генрих Новосел запер дверь и, сунув руки в карманы, остановился перед мольбертом.
— И вправду зеленая! — мрачно произнес он после такого продолжительного молчания, что можно было бы ожидать чего-то и худшего.
Потом он взял скребок и, не изменив холодно-брезгливому выражению, принялся счищать свежую, суточной давности краску. Блекло-зеленые поскребыши сыпались на пол. Ничто в этих рыхлых комках на грязных, заляпанных синим, желтым, красным половицах не напоминало больше дерзкого взгляда Майи, ее едва тронувшей губы улыбки — ничего из того, что так вдохновляло Генриха двадцать часов назад. Исчез оценивающий прищур глаз, осыпались щека… ухо. На изуродованном полотне разрасталась прочищенная до грунта язва, провал который венчал собой волну зеленого тела. Круто вздыбившееся бедро держал в незыблемости один лишь угольник лона. Новосел тронул угольник взглядом, не ставшим от этого мягче.
Вячеслав проснулся и осторожно, чтобы не потревожить Майю, потянулся за сигаретами. Он знал, что жена спит, но если тихо-тихо прошептать «Майя!», то она так же тихо, не вздрогнув и не удивившись, прошепчет: «что?»
Между оконными шторами проступала серая муть. Но томление недоспавшего тела, жадная мысль о затяжке убеждали, что скоро вставать.
Без десяти пять. Он вышел на кухню, уселся, запахнув халат, и вдохнул омывающий чувства дым.
Где-то далеко мышиным шорохом в неестественной тишине прошуршала машина.
Утренний туман в голове не сильно ему досаждал, потому что он знал, что даровые, заимствованные у ночи минуты ничего не значат, что он ляжет, когда захочет, и свободен расслабиться в растительном, ни к чему не обязывающем безделье.