Мешкая, он пропустил вперед старушку в теплом, не по погоде пальто, которая, бросив неодобрительный взгляд на крыло планшета за спиной Генриха, поторопилась скрыться в подъезде. Потом он пропустил девочку в колготках под самую куртку, таращившуюся на него исподтишка. Толкнулся взглядом о закрытый вход и медленно ступил с крыльца…
Генрих посмотрел на часы — что показал циферблат не запомнил, и, подняв глаза, обнаружил перед собой тускло одетую женщину. Казалось, она подалась навстречу — в невыразительном лице проступило тревожное устремление, попытка.
Мгновение назад не удержав в памяти нескольких цифр, Генрих легко, словно впечатав в сознание, отметил десяток черт, которых хватило бы, чтобы спустя несколько часов или даже дней нарисовать портрет сектантки. Он опознал в ней баптистку еще прежде, чем разобрал на неприглядного цвета книжице, что она протягивала ему, простой, не православного начертания крест.
— Возьмите, — сказала она, — вы не знаете этого, но бог вам поможет. Христос вас любит.
Последнее как раз и можно было прочитать на обложке брошюры, которую Генрих машинально принял.
— Вы верите в бога? — спросил он, не раскрывая книжицы.
— Да, — кивнула она, как человек, который отвечает прежде всего себе, а уж потом другим.
Он пристально посмотрел ей в глаза. Она не выказывала смущения, словно защищенная невидимым барьером. В правильных, но мелких чертах женщины, ее увядшего, будто иссушенного внутренним жаром лица — туго зачесаны назад жидкие волосы — угадывалось нечто Генриху знакомое… нечто не вполне поддающееся определению, но где-то недавно виденное… Отрешенность.
— Верующих людей мало, — бросил он. — Единицы. О, со свечками сколько угодно, но верующих — их ничтожно мало.
— Да, — убежденно отозвалась она, отвечая опять же на собственную мысль, на свое. — Верующих мало. Я знаю.
— Да вот, ха! Дал мне один писатель рукопись — для чтения. «Я глубоко верующий человек», — говорит. Прекрасно! Читаю: благочестивые вздохи. Очень хорошо! Читаю дальше. «Боже мой!» — выругался Федор». Стоп! Это в каком смысле?..
Раздражаясь, словно женщина пыталась ему перечить, Генрих теснил ее шаг за шагом. Несуразный по своим размерам планшет не просто было удерживать в равновесии, и, когда Генрих толкнул его за спину, он качнулся, как кожаное крыло, — женщина непроизвольно отклонилась.
— И заметьте, — не заботясь, успевает ли она его понимать, продолжал Генрих, — все они «глубоко верующие». Вчера обратившись, тотчас себе и чин присваивают — чин «глубоко верующего». Им, видите ли, не достаточно этой пропасти: вера — неверие. Неверие может иметь оттенки. А вера, если она вообще вера, категорична. Глубоко верю. Не совсем верю. Извините меня, что это еще за танец? Вера — тяжелый труд.