- Да, да... конечно, я тебя понимаю. Во всем этом есть и моя вина. Ты не сердись на меня, ты ведь знаешь, как я тебя люблю... больше всех на свете, - сказал отец виновато и как бы смущаясь своих чувств.
Он остановил проезжающее такси, обнял меня на прощание, и я слышала, как он сказал шоферу: "В Парголово поедешь?" - и машина помчала его через Кировский мост.
Я возвращалась домой и думала обо всей запутанности, драматичности и комичности ситуации. Отец, который был талантливым художником, ярким и значительным человеком, был растерзан и подавлен. Казалось бы, чего ему не хватало? При его увлеченности творчеством ему повезло, что он не состоял ни в КПСС, ни в каких-либо комиссиях ЛОСХа, презирал чиновников от искусства и никогда не стремился преподавать в советских художественных вузах. У него были "свободные" ученики, которые его ценили и любили, он был хорошим воспитателем, даже не побоюсь сказать, тренером. Более того, он сумел научить меня мастерству, профессии, рассказать мне, что мир велик, а искусство не ограничивается только "русским фольклором", и именно поэтому, оказавшись через много лет на Западе, я совершенно естественно вошла в незнакомый художественный мир.
Так почему же, вопреки происхождению, семье, культуре, воспитанию и чувству "своего", затягивало отца в это совсем страшное, с которым не то что бороться, а было невозможно обмануть или перехитрить? И все его разговоры о том, что через пару лет грядет новая Россия и те, кто придет на смену, будут иначе руководить страной, мне казались сплошным бредом. Вроде вечных рассказов об инопланетянах, которые из космоса за нами наблюдают и не дадут нам погибнуть, потому что только они знают, какие мы (русские) хорошие. Он походил на путника, попавшего в зыбучий песок пустыни, который его все глубже и быстрее засасывал. А до руки, протянутой в спасение, он уже не дотягивался.
Степени его заангажированности во всей этой страшной "системе" я тогда не знала, а узнала все гораздо позднее, уже в Париже. Ко всей бредятине, которую он иногда нес, я относилась со смесью страха и стыда за него. Помню, что он мне уже после своего возвращения из Швейцарии и нашего разговора позвонил и сказал, что поедет в Москву на встречу с каким-то Володей. Почему-то я запомнила, что он получил повышение, переведен из Ленинграда и хорошо говорит по-немецки.
Но наше гуляние белой ночью и предложение поехать в гости к Ирине Бриннер неожиданно получило развитие. У меня в скором времени должен был состояться суд по разводу, но мой супруг объявил, что не приедет из Харькова (на то есть обстоятельства) и просит отложить все до ноября. Все как бы зависало. Буквально в те же недели я получила заказное письмо от Ирины Бриннер, с приложенным приглашением. Письмо было написано немного старомодным, но красивым почерком и содержало милые пожелания к моему вероятному и желанному приезду. Была и ее фотография, красивой, ухоженной и решительной женщины лет шестидесяти. Видимо, это дама здорово втрескалась в моего папочку, раз готова пригласить к себе в гости "неизвестную дочь", подумала я тогда. Активности я никакой не проявила, сообщать отцу не стала, а главное - что не замечталось и не забрезжилось поехать в гости. Может быть, так все и кануло бы и покатилось иначе в моей жизни, если бы не отвратительное поведение моего супруга, из-за которого я совсем впала в отчаяние, и полное непонимание ситуации. Уже потом, после многих лет, мне хотелось ему сказать, сидел бы тогда тихо - не суждено бы было мне поехать в Швейцарию и встретить мою судьбу. Перевесила эту чашечку весов именно песчинка! Не она ли меняет историю стран и народов, не говоря о судьбах людей?!