Я звонила в больницу, плакала. Он не подозревал о диагнозе, физическое здоровье у него всегда было могучее, если не считать нервов. Внезапность заболевания меня удивляла и наводила на разные подозрительные мысли. Уж не захотели ли от него избавиться его "друзья"?
Отец обладал огромной жизненной и физической силой, он хотел жить, о диагнозе ему не сообщили. О смерти он не думал и, несмотря на прогнозы врачей, протянул еще много недель. Мне удалось поговорить с ним по телефону. Что мы могли сказать друг другу? "Ну как же ты так не уберег себя", сказала я. А он мне ответил: "Пришли-ка ты мне, доченька, теплый шарф и шоколад". Вот и весь разговор. Он тяжело дышал, и ему было трудно говорить. Слабый голос отца по телефону не звал меня приехать, свое мучительное решение - в последний раз поцеловать, обнять папу и поговорить - я так и не приняла. Мне было страшно. Прости меня, мой дорогой, многострадальный отец! Особенно мне стало не по себе после того, как я получила телеграмму, кстати, совершенно непонятно, от кого. А однажды в мое отсутствие раздался телефонный звонок, трубку сняла мама: "Передайте своей дочери, что отец ее умирает. Мы его друзья и настойчиво советуем ей приехать, проститься с ним. Машина с шофером будет ждать ее в аэропорту..."
В те же дни и недели мы с Никитой были "старательно и дружески" опекаемы одним из его советских коллег. Этот постоянный переводчик работал тогда в ЮНЕСКО, и уж как настойчиво он советовал мне поехать в Ленинград, обвиняя Никиту в бессердечности! В один из дней Никита мне сказал: "Отец умирает, поезжай простись! Но только ты можешь решать, как быть".
Каждый день я видела отца во сне. Он появлялся то разгневанный, то кроткий, то совсем по-детски болезненно жалкий. Я была вся в муках сомнений, месяц бессонных ночей, и слезы, слезы...
Но я испугалась и не поехала. Потому что для них это был последний шанс меня припугнуть, зацепить, может, и задержать на неопределенное время. А в случае смерти отца мне уже никто бы не помог. Наша семья жила в ожидании моего решения, но было очевидно, что я потеряла последние силы и отказалась от поездки. Мне оставалось только молиться об отце и о себе, и особенно тогда мне хотелось, чтобы душа его очистилась в покаянии перед кончиной. Но был ли кто-нибудь рядом, кто помог ему тогда, в тот тяжелый момент, когда он думал о смерти? Не думаю.
Он умер один, рядом с ним были чужие люди, которые в ночь его смерти открыли нашу квартиру и выгребли из нее все. Грузили в кузова машин. (Об этих событиях я знаю достоверно.) Следы нашей семьи были стерты окончательно, остались только могилы.