— Твой чай остывает, — заметила Мирабель. Маледикт понял, что та же блестящая темнота затаилась в ее глазах — в пустом взгляде хищной твари. Чашка замерла у самых губ, источая аромат жасмина и тепло и отражая его собственный, тоже черный, как у ворона, взгляд. Маледикт нервным движением вернул чашку на блюдце.
— Я не хочу пить, — сказал он, вставая.
Она поднялась вместе с ним, словно их связывала невидимая нить. Взяв чашку Маледикта, Мирабель сделала несколько глотков.
— Вот. На случай, если твое трусливое сердце говорит тебе, что чай отравлен, я тоже выпила из этой чашки. — И она снова сунула чашку ему в ладонь.
Ее взгляд, прикованный к нему, шорох листвы на легком ветерке, птичья возня у ног — все вокруг будто сговорились, заставляя Маледикта чувствовать себя словно во сне. Но он всмотрелся в тени в глазах Мирабель и улыбнулся.
— Нет. — Маледикт поставил чашку. Не оглядываясь, пошел прочь, стараясь не обращать внимания на дрожь вдоль позвоночника, которая подстегивала его броситься бежать, пока ее маска не слетит снова, открывая ему больше, чем он сможет выдержать.
* * *
Джилли читал в гостиной, когда входная дверь хлопнула с такой силой, что спинет отозвался жалобной нотой.
— Как прошла прогулка в парке? — поинтересовался Джилли, когда резная дверь распахнулась.
— Отвратительно, — отвечал Маледикт, устраиваясь на изысканном изогнутом диванчике для двоих. — Янус увивался за Амарантой; ко мне пристала Мирабель и попыталась напоить ужасным чаем.
Джилли небрежным движением захлопнул книгу, надеясь отвлечь внимание Маледикта от названия. Впрочем, поразмыслив секунду, он пришел к выводу, что сейчас юноша вовсе ничего не заметит.
— Мирабель, говоришь… Ты в порядке? У тебя испуганный вид.
— Я не трус, — вспыхнул Маледикт и заговорил отрывисто, будто выплевывая слова: — По крайней мере раньше меня в трусости не подозревали. Но что-то было не так. Мирабель… изменилась. У нее в глазах тень.
— Тень, — повторил Джилли; сердце замерло у него в груди.
— Я понимаю, это как-то нарочито, — продолжал Маледикт. — Но клянусь тебе… Нет, больше не стану об этом думать.
Джилли поежился, размышляя о других глазах — слишком часто отражающих тень.
— Мэл, ты пил чай, который она тебе дала?
— Нет, — ответил Маледикт, повернувшись в кресле и теребя пуговицы на обивке. — Я знаю, что нет правила, которое запрещает отказываться от чая, так что не надо смотреть на меня так хмуро.
— Чай мог быть отравлен, — предположил Джилли. — Мирабель достаточно сильно тебя ненавидит, чтобы пойти на такое.
Маледикт перестал терзать кресло.