— «Каменная глотка», — отозвался Маледикт.
— Ты подбирал концентрацию и пробовал ее на кухаркиных кошках? Чтобы найти пропорцию, которая преображает, но не убивает?
— Я бы использовал гончих — они ближе к человеку по размерам. Только у Ворнатти нет псарни.
— Зачем?
Маледикт закашлялся, схватившись за горло. Потом уронил руки.
— Я не потерплю над собой насмешек. Ни от Торна, ни от Ворнатти.
— Ты принял яд, чтобы сделать голос грубее? — удивился Джилли. — Неужели нельзя было подождать, пока природа возьмет свое?
— Я только и делал, что ждал, — ответил Маледикт, заливаясь краской, — пока Ворнатти ворчал и лапал меня, а время все шло и шло. Приближается третья зима, а Янус все так же далек, как и прежде.
Джилли ссутулился на скамейке, дрожа от липкой влажности камня, просачивавшейся сквозь штаны.
— Быть может, его успехи в обучении ничуть не лучше твоих.
Маледикт пожал плечами, взгляд его оставался тревожным.
— Ты боишься, что он забудет тебя? — спросил Джилли.
Маледикт резко поднял голову, пораженный и испуганный.
Джилли вздрогнул. Неужели мальчик никогда не думал о том, что время течет не только для него, но и для Януса?
— Если он забыл… — проговорил Маледикт; в изменившемся голосе отразилась та же пустота, что и в глазах.
Джилли поморщился от саднящей боли в груди, а Маледикт, откашлявшись и вздохнув, опустился на скамейку. Джилли ощутил едкий запах крови и пота, вновь напомнивший о попытке отравления, предпринятой Маледиктом в отношении самого себя.
Юноша повертел в пальцах выпуклый осколок стекла, потом неподвижно уставился на него.
— Меня можно забыть?
— Нет, — прошептал Джилли. Маледикт сводил с ума. Переменчивый словно ртуть. Очаровательный. Нет, такого не забудешь.
Маледикт снова закашлялся — чередой натужных отрывистых звуков, словно человек, раздувающий огонь.
— Ты как себя чувствуешь? — забеспокоился Джилли. Дрожащими пальцами он взял Маледикта за запястье. Пульс был ровный, гораздо ровнее, чем у Джилли, который не мог не замечать пепельной серости лица юноши, теплой липкой крови на руках.
— Вполне сносно, — отозвался Маледикт. Он высвободил запястье и сполз на пол, чтобы откинуть голову на спинку скамейки. С гримасой отвращения отшвырнул носком сапога дохлую кошку. — Если не считать того, что месяцы проносятся мимо, а я никуда не продвигаюсь.
Набравшись храбрости, Джилли погладил влажные темные кудри. Маледикт вздохнул и, повернувшись, опустил голову ему на колени. Джилли оцепенел, чувствуя себя так, словно дикое животное по необъяснимой причине вдруг отказалось его укусить. Он опять неловко зашевелил пальцами, поглаживая Маледикта по макушке.