Принципиально иной вариант - апокриф: взгляд на общеизвестные события (реального или кем-то вымышленного мира - без разницы: кто мы, собствено такие, чтоб судить о вторичности миров?), но другими глазами. Естественно, что и сам мир апокрифа в итоге оказывается, по факту, совершенно иным, соотносясь с исходным - ну, в лучшем случае как мир д'Артаньяна и Миледи с реальной Францией эпохи Людовика XIII... или - как раз наоборот?.. а впрочем, если вдуматься, какая разница? Важно, что если мир сиквела в принципе являет собой репродукцию (которая абсолютно ничего не добавляет самому оригиналу), то картины миров апокрифа и, так сказать, канона могут по крайней мере, в идеале - составить "стереопару", сообщающую каноническому миру дополнительную "объемность". Вот именно на этом поле и играли все уважающие себя авторы, начиная с упомянутого Диона Златоуста получая временами весьма достойные результаты. (И что любопытно: сиквел к самому себе создать невозможно, а вот достойный апокриф - пожалуйста; взять хоть лемовский "Осмотр на месте"...)
Однако тут сразу возникает трудноразрешимое противоречие морального характера. Сколь-нибудь интересные картины возникают лишь тогда, когда некий мир рассмотрен с непривычной этической или эстетической позиции максимально далекой от позиции его создателя. И вот ортодоксальный поборник "либертэ, фратернитэ и эгалитэ" Марк Твен отправляет своего янки в мир рыцарского идеала, убедительнейшим образом демонстрируя, что все эти Мерлины и Галахады часто врали и редко мылись; Сапковский бодро и весело обращает Страну Чудес в черный хоррор, да еще и замешанный на клиническом психоанализе отношений профессора Доджсона и маленькой Алисы Лидделл; а феминистка Глория Говард, с позиции жены капитана Ахава, доказывает как дважды два, что вся эта дурацкая охота за Белым Китом - игры в солдатики остановившихся в своем развитии недорослей, апофеоз мужского инфантилизма и безответственности... Литературная состоятельность всех упомянутых произведений несомненна; а вот этично ли так обращаться с исходными текстами Мелвилла, Кэрролла и легенд Артуровского цикла - вопрос неочевидный.
И, между прочим, не праздный. Мне, например, прочитавшему в детстве "Янки при дворе короля Артура" раньше настоящих легенд о рыцарях Круглого стола, Марк Твен отравил своей желчью восприятие этого кусочка мировой культуры навсегда и до полного "не могу": только откроешь что-нибудь эдакое, возвышенно-рыцарское, как в памяти немедля всплывает нечто вроде: "Снова встал сэр Кэй, и снова заработала его фабрика вранья. Но на этот раз топливом был я, и тут мне стало не до шуток". (А потом еще и Струацкие, что называется, углУбили - с "товарищем Мерилном" и "добрым сэром Мельниченко"...) Так что менее всего мне бы хотелось - вот те крест на пузе, честное пионерское под салютом! - тем же манером отравить какому-нибудь подростку грядущее восприятие Толкиена... Подыскивая место для "Кольценосца" в длинном ряду литературных апокрифов, я бы сам рискнул поставить его рядом с нежно любимым мною "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" (причем именно с фильмом, а не с пьесой). Изысканно-парадоксальная постмодернистская Игра, затеянная Томом Стоппардом в шекспировских декорациях, - вот тот уровень отношений с первичным Текстом, к которому я стремился; насколько это у меня получилось - судить не мне, а читателю...