«Расстреляны десять патронов; трое ребят еще вздрагивают на земле, крутятся, силятся вскочить. Кровь, стоны. Сунцов, не слезая с седла, стал издали добивать раненых из винтовки. Смертельных попаданий нет, мучения длятся.
В это время пригнали еще группу: человек пятнадцать» [1, т. 2, с. 88].
На войне, конечно, никто не ходит незапятнанным, руки у всех в крови, а уж в гражданскую войну это – кровь братьев. Как бывают жестоки друг к другу братья, мировая история знает. Александр Дюма, Проспер Мериме – мало ли еще писателей стремились передать этот ужас. Но есть большая разница между кровью, пропитывающей землю в том мире, который изображает художник, и кровью, размачивающей страницы, которые, пачкаясь, перелистывает читатель. «Выстрел – голова беглеца брызнула радугой (солнце пронизало разлетевшиеся частицы крови, мозга). Бежавший с размаху упал так, что высоко подлетели ноги в хромовых сапогах. Ему снесло верх черепа» [1, т. 2, с. 109], – это все-таки второй случай.
На фоне кровавого разгула банды Пудовочкина, красный комиссар (фактически, анархист) Косарев[Костарев – в повести так. (Прим. автора – И.Г.).] произносит перед «белым» доктором монологи о неизбежности постигшей Русь-матушку катастрофы: «ряд несообразностей повлиял на Ход Истории, и он завел Россию в кровавое болото. Чем дальше, тем больше и больше крови, неслыханных бедствий, разврата, смертной тоски. Туда ведет большевицкая идея. Свернуть вправо, влево – тоже кровь, химеры» [1, т. 2, сс. 85-86]. Оказывается, в русском народе много затаенной силы, которую ему необходимо выплеснуть; когда господа осваивали новые земли, народ не мог за ними потянуться, потому что был прикреплен к земле. Стоило цепям рассыпаться, как начались кровавые пляски смерти. Сразу родились Пудовочкины – хитрые, неуловимые, беспощадные, воплощающие в себе идею русского бунта по Пушкину. Анархист Косарев знает, как справиться с этой стихией; он предлагает заманивать доверчивых русских людей в неосвоенные земли; для примера вспоминает Столыпина, посылавшего целые семьи в Сибирь на поселение.
А в самом деле, волны эмиграции – не по Косареву ли? И дележи-перестрелки начала 90-х – не по Пудовочкину?..
В повести-боевике «День Святого Валентина» Леонида Дядюченко (Киргизия), изображающей перестроечные выяснения отношений между бандитами, некоторые сцены по кровавому содержанию своему приближаются к «Комбинации против...» Приближаются – но не дотягивают, не хватает гергенредеровских мощи и бесстыдства. «Бизерта» и «Комбинация против Хода Истории» составляют разительный контраст. В одном случае – попытка сохранить прошлое, смешанная с гордостью и горечью, в другом – стремление разобраться в этом прошлом, а заодно и в настоящем. Иными словами, в «Бизерте» – воспоминания, «лирический тлен», в «Комбинации...» – память, «онтологическая нетленность». Но в обоих текстах революционная Россия представлена таким образом, что у читателя не остается сомнений: жить здесь невозможно, надо драться за жизнь – или бежать прочь, спасая ее».