На хлебных базарах царило схожее настроение. Привыкшие в урожайные годы диктовать свои цены, покупщики буквально рвали из рук друг у друга каждую подводу с зерном. Волна неурожая, набравшая ход в еще Европе, докатилась и до Самарской губернии.
Торги на хлебной бирже, лениво стартовавшие с девяносто копеек за пуд, через неделю напоминали пчелиный улей: заявки на продажу по цене полтора рубля, разлетались как куличи в пасхальное воскресенье.
Базарные диалоги не отличались особым разнообразием.
- Степан, купон будешь брать? Весь обоз возьму.
- И почем за пуд даешь?
- По девяносто пять копеек.
- Тебе Мирон не сюда надо, а в птичьи ряды. Там курей много - вот их и смеши.
- Побойся бога, земляк, хорошая цена... Э-эх, где наша не пропадала - рубль дам!
- Купцы Черниковы рупь и десять копеек дают. И за подвоз - особо.
- Так сколько ты хочешь, бисово отродье?!
- Рупь и тридцать копеек.
- Держи купон - забираю.
Накрыв хлебные регионы Российской империи, волна, продолжая набирать обороты, покатила обратно в Европу. Заголовки газет пестрели прогнозами голодной зимы. Паника нарастала... Зерна не было!!!
***
Самара. 25 сентября. 1896 год.
В известной самарской ресторации собирался в основном деловой и чиновный люд губернской столицы. В обеденное время переполненный зал разделялся по интересам: в левой, солнечной стороне, окнами выходившей на центральную улицу, собирались купцы и промышленники, в правой - вели чинные беседы судейские и биржевики.
Очень редко встречались столики с беззаботными студентами - цены в ресторации были кусачими. Немногие могли позволить себе и отдельные кабинки. Одна из них была забронирована главой торгового дома "Н.Е. Башкиров с сыновьями".
- И откель он только взялся, бисов сын, - пробурчал, с натугой отломив ногу прожаренного гуся, старший Башкиров...
Дородный, багроволицый мужчина, одетый в светлую "тройку" добротного немецкого сукна, был одним из самых богатых людей Поволжья.
- Да бог его знает, Николай Евстрафьевич - нацелился на оставшуюся ляжку его собеседник, не менее известный самарский мельник Шадрин. - Вроде бы, из Уфимской губернии...
Худощавый, с острым носом и глубоко посаженными глазами, он мало чем уступал своему сотрапезнику в хитром искусстве торговли зерном.
- У меня на мельницу за три дня сто подвод всего зашло, - невнятно сказал Башкиров, вытирая салфеткой лоснящиеся от гусиного жира губы. - Да и у тебя, Александр Фролович, чай, не больше?
- Да откуда большему-то взяться, - огорчение в голосе не мешало увлеченно разделывать копченую стерлядку. - Весь хлеб, чтоб им пусто было, под себя загребли.