Баджи вновь занялся делами своего охранного предприятия.
А вот Жаклин не торопилась возвращаться в Англию. Только она со мной никогда не заговаривала. Наверное, понимала, что это бесполезно. Или же боль ее равнялась моей. Раз в неделю она приходила к Шевалье, садилась возле меня и наливала себе виски. Я слышал, как она пьет, поигрывает кристалликами льда в бокале, вздыхает, но при этом никогда не смотрел в ее сторону.
И все же в один прекрасный день я вынырнул на поверхность.
Это был такой же день, как все прочие. Глаза мои, выжженные слезами, почти не открывались. Я полулежал в кресле. Свесив руки до пола, где валялась пустая бутылка. Прошел уже месяц. Может быть, больше. За окнами наливалось яркими красками лето, неспособное прорваться сквозь мое безразличие. Лета было мало, чтобы я преодолел свое оцепенение. Мне даже жара не досаждала. Только хотелось пить.
Около четырех часов, когда июньское солнце с трудом пробивалось сквозь ставни, которые я не удосужился открыть, в дом Шевалье позвонила Люси.
Обычно она узнавала новости от Эстеллы. Но на сей раз попросила позвать к телефону меня. Хотя прекрасно знала, что я по-прежнему не раскрываю рта, не желаю отречься от немоты. Франсуа, занятый своими политическими делами, отсутствовал, и я проводил дни в обществе Эстеллы, которая по иронии судьбы в свой декретный отпуск нянчилась со мной.
Эстелла подошла ко мне и приложила трубку к моему уху, ни на что особенно не надеясь. Я даже не шелохнулся.
— Дамьен, — начала Люси решительным тоном, — это Сфинкс. Через час, если вы не подымете свою толстую задницу с этого сучьего кресла, я расшифрую послание без вас.
Ее голос долго отдавался у меня в голове. Словно ему нужно было проделать длинный путь, прежде чем достичь цели. Но каким-то чудом сообщение все же проникло в мой разум. Словно повернулась шестеренка, очищенная от ржавчины. И я внезапно решился открыть рот. Наконец решился. Произнес первую после смерти Софи фразу:
— Пошли вы все на фиг!
Эстелла, по-прежнему прижимавшая трубку к моему уху, вытаращила глаза. Она так давно не слышала моего голоса, что не верила своим ушам.
— Ах так? — язвительно сказала Люси. — Думаю, Софи гордилась бы вами. Страшно гордилась. Жалкий дурак!
Она повесила трубку. Вернее, швырнула.
Я слушал гудки. Эстелла не шевелилась. Она пристально смотрела на меня. Я не знал, поняла ли она, что Люси уже завершила разговор. Внезапно я вскочил, прорычав:
— Дуреха!
И ринулся на второй этаж. Одним духом взлетел по лестнице, оставив Эстеллу в гостиной. Я бежал изо всех сил, словно обезумев. Эстелла, должно быть, подумала, что я собираюсь выпрыгнуть в окно. Она тоже вскочила и устремилась следом за мной. Но когда она, запыхавшись, держа обеими руками живот, примчалась в кабинет своего мужа, то увидела меня за компьютером. В окно я прыгать не собирался.