Столько вкрадчивой мягкости было в голосе у мадам, и этот взгляд, изучавший Жанни, бледную и дрожащую… Я почувствовал, что надвигается удар.
– Но вы, кажется, были не одна? Что же мне говорили? Бог мой, я и не вспомню. Ах да! Мне, кажется, говорили, что вы были с кем-то не нашим, студентом на каникулах, по-моему, кузеном барыни из замка?!.. Пришли вместе и, конечно, вместе возвращались… Чтобы вам не было страшно?! Такой длинный путь!
Повернувшись к сыну, она добавила:
– Больше лье, подумай только, Ришар, больше лье! – Затем она взяла банку с медом и поставила ее в шкаф. – Хороший мед! Буду беречь. Когда еще такой у меня будет.
Побледнев, уткнув глаза в побелевшие костяшки рук на коленях, Жанни не двигалась. Все выдавало в ней, что она глубоко задета; мы не решались смотреть на нее. Наконец она встала; придвигая стул к столу, посмотрела на сконфуженное лицо Ришара, вскочившего, чтобы ей помочь, и засмеялась сухо и неестественно.
– Ну что ж! Мне пора идти, не так ли? До свидания, мадам!
Ришар вышел за ней, он, наверное, хотел задержать ее и хотя бы извиниться, но она увернулась, засмеялась, как и в первый раз, и вскоре мы услышали звук хлопнувшей во дворе калитки.
Молодой человек, вернувшись на кухню, прислонился к шкафу, слегка ссутулившись; в это время его мать, вооруженная шерстяной тряпкой, протирала плиту.
– Ты плохо поступила, мама, – произнес Ришар.
Она ответила, работая с удвоенным усердием:
– Мне приходится думать за двоих.
– Нет, ты нехорошо поступила, – повторил он. – Даже если бы все тобой сказанное было правдой, что это доказывает?
Рука с тряпкой застыла в воздухе; посуровевшая мадам Блезон обернулась:
– Что это доказывает? То, что ты глупец, вот и все.
Она бросила тряпку на стол и подошла к сыну:
– И то, что я видала на своем веку достаточно глупости, что все это мне уже надоело! И то, что хватит говорить об этой твоей меченой, ты меня слышишь?!
– Мама!
– Эта… Это ничтожество! Еще неизвестно, какой она крови! Девка без родителей, приютская девчонка, прислуга на ферме…
Ее голос поднимался, режущий, яростный; мадам Блезон стояла, вцепившись в руку сына. Ришар решительно, но не причинив матери боли, освободился и направился к двери.
– Ришар!
Он обернулся и своим обычным голосом, как бы размышляя вслух, произнес:
– Через полгода я ухожу в армию. Могла бы и подождать.
Он покачал головой, как будто подыскивая слова, чтобы они не слишком задели мать и не выдали его чувств.
– Я уже не ребенок, мама, – сказал он наконец.
В следующий четверг я долго не решался пойти вместе с Баско в нашу пустыню. Какое для Жанни удовольствие в наших играх после того, как ее оскорбили? Игры уже пережиты, игры – пустяк.