– Ну так ты идешь или не идешь? Если нет, то я пойду один.
О визите девушки к Ришару я – не знаю почему – своему товарищу не сказал ни слова.
Когда мы пришли на выгон, недалеко от дома мы увидели Жанни, которая, устроившись на стволе срубленного дерева, подшивала желтое шелковое платье.
– Поздненько же вы приходите, – сказала она просто, так просто, как если бы мое присутствие совсем не вызывало неприятных воспоминаний.
Мы сели на траву возле ее ног. Солнце просвечивало сквозь облака, а воздух – чистый, мягкий, свежий – навевал такой покой, что мы подумали о каникулах.
– Еще две недели, – сказал Баско.
– Еще две недели… – эхом отозвалась Жанни. Игла порхала по кромке платья; снизу нам было видно сосредоточенное лицо, серьезное, но не хмурое – весь мир мыслей и внутренних переживаний находил свое отражение в его живых чертах. И от сознания того, что эта тихая девушка, сидевшая рядом с нами, носит в себе тяжкую, сжигающую ее тайну, сердце у меня билось быстрее.
– Хватит на сегодня, – Жанни воткнула иголку в складку ткани и сказала, показывая шитье: – Мое пасхальное платье!
– Это для ваших ухажеров? – спросил Баско.
– Хотите выглядеть красиво?
– Для них, конечно.
Встав, она расправила и приложила платье к себе:
– Как думаешь, они будут довольны?
– Они будут придирчивы, – сказал Баско.
– Они уже придирчивы. Но я поработаю еще ночью.
– Вам не разрешают делать все, что вы хотите, на ферме?
– Они же не мои родители, – ответила она. Жанни села между нами, затылком опершись на ствол дерева:
– Вам, должно быть, говорили, что я подкидыш. Это не так. Я знаю своего отца, я его видела, видела, вот как вас. Слушайте. Мне было лет шесть, я… Я жила в огромном доме, с другими детьми и монахинями. Однажды меня вызвали к директрисе и привели в комнату для посетителей. А там рядом с директрисой стоял незнакомец – весь в черном, в перчатках, в красивой шляпе настоящий месье, что и говорить! Он мне сказал тут же: "Моя маленькая Жанни!" – и поцеловал меня; он приносил мне всякую всячину: апельсины, конфеты… вообще много всего, ну и… вот…
– А потом?
– Потом, нет, потом я его больше не видела. Но мало ли что происходит в семьях? Может, я незаконнорожденная. А может, мой отец путешествует за границей, по колониям.
– Ну а фермер? – спросил я. – Вы думаете, он ничего этого не знает?
– Я его спросила однажды. Он на меня странно как-то посмотрел и назвал дурочкой.
Она рассмеялась:
Может, про меня и забыли давно, а я тут размечталась. – Жанни вдруг вновь посерьезнела. – Вы знаете, каково всегда жить в Мороне, с той стороны леса, вдалеке от всего! Когда весна или лето, еще куда ни шло… Но зима с этим снегом, идущим неделями, когда кругом никого, кроме фермеров и коров… Нет-нет, никто не знает, что это такое.