– Ну и что это такое? – спросил он вполголоса.
– Гм! – начал Брюно. – Мы хотели вас удивить! Но нас застали врасплох. Так! Ну что же, это "май".
– "Май"?
– Майское дерево для Жанни, что вы, вы же знаете…
– "Май"! – повторил фермер. – Разве вас просили о майском дереве?
– Послушайте, – сказал Ришар, – вы ведь знаете обычай! Первое мая!.. Вы должны были отмечать его в ваше время.
Фермер, не отвечая, остановил взгляд своих холодных глаз на Ришаре, все лицо его перекосила злобная и презрительная гримаса.
– Вот ты, – сказал он наконец, – я видел, ты приходил раньше, а не только сегодня. Ты, может, и неплохой малый, но прислушайся к тому, что я скажу: иди сажать «май» в другом месте, это тебе я говорю.
– Ну ладно, папаша! – Ришар сказал так, как будто речь шла о шутке…
Но Брюно уже начинал горячиться:
– Мы пришли посадить «май». И не уйдем, пока этого не сделаем!
Фермер сделал шаг к нему и произнес, с трудом сдерживаясь:
– Ты где находишься, сопляк?!
Я не знаю, до чего их обоих мог бы довести гнев, но открылась дверь кухни и появилась толстая женщина. Никакой злости на ее восковом, меланхоличном лице не было, но была осторожность, давняя привычка не доверять никому и рассчитывать только на себя.
– А, – сказала она, – это майское дерево. Да, как раз время!
Ее муж проворчал:
– Я им про то же говорю, и пусть поторопятся его увезти.
– Послушайте, мадам, – начал Ришар, – мы не можем так уйти отсюда. Вы же знаете, это обычай.
Она держала руки скрещенными на животе; вид у нее был озадаченный, смущенный, но, однако, она не была раздражена.
– Ну что же, – сказала она, – раз вы уже пришли…
– Вот видите, – воскликнул Брюно, – всегда ведь можно договориться. Вперед, призывники, еще немного усилий – посадим "май"!
– Тысяча чертей! – взбесился фермер. – Чего ты вмешалась! Ладно, пусть сажают этот их «май», пусть сажает этот простофиля! И пусть она придет, ведь им нужно, чтобы на них полюбовались! – И, направляясь к дому, он прокричал: – Выходи, выходи, Жанни! Явись нам! Тебя тут ждет «май» со всей бандой и твоим голубком с сальными глазками!
Некоторое время мы смотрели на мансарду, где должна была быть Жанни. Потом до нас донесся легкий шум шагов, скрипнула ступенька и все вновь затихло. Наконец в глубине кухни открылась дверь и появилась Жанни.
Я ее не видел с неделю. Но как она изменилась за эти дни! Бледная, внезапно осунувшаяся, на лице налет усталости и разочарования. Та ли это Жанни из пустыни? Конечно, она и не подумала о том, чтобы для нас принарядиться; увидев ее вот так, в нестираном шушуне, залатанной юбке и бесформенных стоптанных башмаках, быть может, надо было думать, что ей хотелось бы нас разочаровать.