– Я… гм… – Эдвард запустил пятерню в светлые волосы и негромко засмеялся над собственной необъяснимой растерянностью. Следовало встряхнуться, взять себя в руки.
Общаться с людьми при любых обстоятельствах он всегда умел на редкость хорошо. – Да, что-то в них есть особенное, в старинных вещах. Иной раз кажется, они дышат теми временами, когда дам всюду сопровождали кавалеры, – более уверенно произнес он.
– Не всех, – с чарующим достоинством ответила Аврора. – В любые времена находились женщины, не желавшие подчиняться придуманным кем-то абсурдным правилам.
Подобный ответ Эдварда озадачил бы, подстрекнул бы к спору, но он был так потрясен взглядом Авроры, ее уверенной и спокойной манерой говорить, держаться, что в первые мгновения не придал большого значения словам.
В ее глазах отражался необъятный мир. Несмотря на поразительную невозмутимость, в них читались отпечатки пережитого страдания и счастья, протест, надежда, любовь к жизни в целом и к чему-то одному – вечному, могучему, незыблемому. Что это могло быть? Музыка? Живопись? Книги? Театр? Кино? Или все вместе? Эдвард почти не сомневался, что Аврора Харрисон натура художественная, повенчанная с искусством. Она снова медленно провела по ручке диванчика изящными пальцами, и Эдвард, как завороженный, впился в них взглядом.
– Но в том, что антикварные вещи дышат давними временами, я с тобой полностью согласна, – сказала она. – Бывает, возникает чувство, что они помнят события, свидетелями которых были когда-то. И что над некоторыми до сих пор раздумывают.
Подобные мысли не раз приходили в голову Эдварду. Он улыбнулся, радуясь, что в некотором смысле восхитительная Аврора так близка ему по духу.
– Но я не помешан на одном антиквариате. Предпочитаю смешение стилей. – Он обвел жестом просторную гостиную, где с огромным, облицованным изразцами камином соседствовали новомодные белые кресла и гладкие стальные поверхности. – Я дизайнер интерьеров. Люблю экспериментировать.
Аврора взглянула на него по-новому – с любопытством и интересом. Ее пухлые, будто созданные живописцем губы тронула улыбка.
– А я искусствовед. И, можно сказать, помешана на антиквариате. Говорят, старые вещи несут чужую энергетику, нельзя обставлять ими дом. А мне уютно и легко среди моих столиков, этажерок и комодов.
– Это самое главное, – пробормотал Эдвард, ясно видя перед собой Аврору в кресле викторианской эпохи.
– У меня дома подобие музея. – В ее глазах мелькнуло нечто странное – мимолетная нерешительность или нежелание допустить ошибку.
Глупости, мысленно сказал себе Эдвард. О каких ошибках тут может идти речь?