Они подошли к стене, и там, где висели нары, невидимая в полутьме камеры открылась неширокая щель. Пахнуло сыростью и свободой. Змеев и за ним Князь протиснулись между холодными кирпичами и оказались в тесном проходе. Змеев вел. Через несколько минут хода он чем-то прозвенел в темноте, и вдруг перед их глазами развернулось ночное небо и шумящие на ветру деревья.
— Помни: ты теперь вне закона. Будь осторожен и не забывай, что я тебе говорил.
Фигура Змеева, осеребренная сиянием ночи, как-будто сделалась выше, а уходящая к звездам стена показалась Князю неприступным и грозным замком, стерегущим королевский покой. Змеев стоял, не двигаясь. Словно не человек был перед Князем, а призрак древнего короля, посылающего слугу на подвиг. Князь почувствовал в себе силу и желание броситься в бой. Он сжал руку в кулак, словно примеривал рукоять клинка, посмотрел на высокие звезды и сделал шаг в темноту.
— А вы? — Он повернулся к Змееву.
— Я возвращаюсь в камеру.
— Зачем? — Князь вздрогнул от неожиданного ответа. — Зачем вам возвращаться в тюрьму?
Снова перед Князем был маленький человек, похожий на юношу-недоростка.
— За меня не бойся. Неизвестно еще, кто на свободе — я в тюрьме или те, кто в городе. Тюрьма, может быть, единственное место на свете, где чувствуешь себя на свободе. Если, конечно, знаешь, что такое свобода.
— Кто вы, Александр Николаевич?
— Я? Внучатый племянник одной престарелой ведьмы. Помнишь — маленький камешек в столовой при «Коммунальщике»?
Он замолчал, хотел сказать что-то еще, но, устало махнув рукой, повернулся и растворился в стене.
На склоне лесного холма, где Князь скрывался в землянке, время остановилось, запутавшись в сосновых корнях и листьях зацветшей таволги. Вечерами, когда лес успокаивался, он делал набеги на пригород и, затаившись, ждал, пока в окнах не загорится свет. Ждал подолгу, долго смотрел на чужую непонятную жизнь, на старух, копошащихся, как кроты, в огородах, на скучных молчаливых хозяев, на их тощих жен и детей, на беспородных собак, гоняющих по дворам кур. Он смотрел на них с завистью.
Волчья жизнь утомляла. После прощанья с тюрьмой и последнего разговора со Змеевым боевой его пыл поубавился. Бесцветная повседневность изгнания стирала волшебные краски. Все опасные приключения, которые он пережил в эти дни, сделавшись воспоминаниями, потускнели и уже не казались правдой.
На третий день он не выдержал. Над городом били молнии и стояла стена воды. Здесь, на склоне холма, повисла душная темнота, и эхо громовых раскатов металось между стонущими стволами.