– Хочу, чтоб все было по закону, – заявил Ярополк.
– То – ромейский закон, – возражал Свенельд. – А по нашей Правде не можешь ты идти против собственного воеводы за никчёмного ромея! Это как отец судил бы сына за то, что тот вздул нахального чужака!
– Если Артём прав – пусть все это увидят! – стоял на своем Ярополк.
– Все увидят, что ты пошел против своего воеводы, защищая ромеев, – сказал Свенельд. – Кто после такого пойдет за тобой?
– Будет как я решил! – отрезал Ярополк.
Свенельд плюнул и ушел.
Ярополк смотрел ему вслед, прикусив пухлую губу, чтобы не окликнуть.
Вчера они все обсудили с Блудом, и Блуд поддержал решение князя. Ромеи должны видеть, что Ярополк – не какой-нибудь варварский вождь-язычник, а сильный христианский правитель.
А теперь Свенельд говорит: все неправильно. А как бы на месте Ярополка поступил его отец?
Ярополк знал. Какой там суд над воеводой! Отец скорее на Филарета виру наложил бы. За дерзость.
Но отец и был как раз тем самым вождем-язычником, которого в Византии именовали катархонтом варваров. Ярополк таким не будет…
От имени великого князя говорил Блуд. Боярин объяснил, кого и за что будут судить (об этом и так все знали), затем, по собственному почину, изложил версию Филарета: «…набросился и покалечил».
Договорить ему не дали. Шум стих только тогда, когда на помост, тяжело ступая, поднялся боярин Серегей. Огромный, широкий, с лицом, посеченным в битве на Хортице, последней битве Святослава.
– Все ложь! – могучим басом пророкотал боярин. – У меня пятьдесят видоков, которые скажут одно: подлый ромей поднял меч на княжьего воеводу. И тот, не желая осквернять святое место кровью, пощадил поганого пса. Голыми руками вырвал у злодея меч. Это видели все. И поскольку батька наш, великий князь Ярополк… – тут боярин Серегей криво усмехнулся, – …не хочет встать за своего воеводу, то это сделаю я. И скажу так. По нашей Правде за покушение на жизнь княжьего гридня полагается вира в десять гривен. Или усекновение десницы. Воевода же стоит выше гридня, и потому я требую взыскать со злодея пятьдесят гривен серебром, а коли не найдется у него таких денег – посадить его в яму до тех пор, пока эта вира не сыщется.
– Виру в пользу князя назначать может только сам князь! – запротестовал Блуд.
– Князь отказался от виры, когда затеял этот суд! – громыхнул боярин Серегей. – А я не откажусь. А если кто не согласен… – боярин мрачно посмотрел на Блуда и на князя, не поднимавшего головы, – …то пусть нас рассудит Бог!
Князь молчал.
Блуд поглядел на ромеев: что те скажут?
– Пусть рассудит, – согласился Филарет. – Поелику воевода Серегей – христианской веры, то Божий суд будем вершить по христианскому, а не по языческому обычаю. Каленым железом. Это тем более справедливо, что покалеченный Фистул сражаться не способен, а вот железо удержать сможет и одной рукой. С Божьей помощью! – И Филарет благочестиво закатил глаза.