Подбадривали друг друга:
– Ничего... Вот кончится ветер, полетим стрелой.
– Нычего. Нэ робей!..
Но глаза откровенней языка. Прохор спрашивал черкеса глазами и получал немой ответ: «Плохо, Прошка!»
Мучительная неделя кончилась. И, как садиться солнцу, – ветер стих.
И, радость за радостью, – сон на веселое пошел; вдруг увидали оба: стоит у воды, возле залома, в меховой парке тунгус.
– Бойе, милый, здравствуй! – чуть не плача от радости, вскричал Прохор.
– Здраста, твоя-моя...
Тунгус пожилой, безусый, сзади болталась черная косичка, глаза удивленно-испуганно щурились на подошедших.
– Ты реку хорошо знаешь?
– Знай... Наскрозь знай... Да-алеко!.. Конец знай...
– Когда мы выплывем? – спросил Прохор и, затаив дыханье, ждал.
– Не выплывешь. Вот маленько, и все заморозится... Кирепко.
– Как же нам быть? – робкий задал Прохор вопрос.
– Вылазь... Перезимуешь. Пойдем тайгам... Эге...
– Мы плыть хотим! – крикнул Прохор.
– Сдохнешь, – спокойно сказал тунгус и стал усиленно раскуривать трубку.
– Ведь недалеко?
– Да-а-леко. Мороз ужо, синильга. Пурга... Эге... Самый смерть.
– Проводи нас до Крайска. Сколько хочешь дам.
– Нет... Моя не хочет... Мало-мало дожидай весна, тогда можно... Вода большой живет, бистерь... Пять дней допрет. Крайск на другой реке стоит.
– Бойе, голубчик, ну, милый, – нежно заговорил Прохор, взял тунгуса за рукав, ласково, по-детски смотрит в его узкие, прищуренные глаза. – Бойе, мать у меня там на родине... Отец... Мать умрет, подумает, что пропал я. Ради Бога, бойе, проводи нас.
– Нет, моя не хочет.
– Зарр-эжу!! – вдруг гаркнул черкес и, схватив тунгуса за шиворот, взмахнул кинжалом.
Тунгус сразу на землю и, обороняясь, заслонился вскинутой рукой.
– Иди!
– Куда тащишь?
– Иди!
За ужином ничего не говорили, на душе у двоих был праздник, у третьего зачинался страшный сон. Тунгус не притронулся к пище.
– Нэ скучай, Прошка, – тихо ворчал Ибрагим, подталкивая юношу в бок. – Доведет... Реку знает. Приказать будэм.
Тунгус свирепо на них посматривал, озирался на утонувшую во мраке тайгу, посвистывал призывным посвистом и что-то зло бубнил. Прохор пробовал заговорить с ним, но тот тряс головой: «Моя не понимает», – и упорно молчал. Черкес уложил тунгуса спать, он крепко скрутил назад его руки веревками и привязал к стоявшему у самого костра дереву:
– Попробуй убеги теперича. – И вновь погрозил кинжалом: – Эва!.. Цх!..
Темно-бронзовое лицо тунгуса плаксиво морщилось, он пофыркивал носом и говорил сердито, отрывисто:
– Пошто злой?.. Кудо злой... Пошто мучишь! Эге...
– Эва! – грозил черкес кинжалом.