Она стоит возле сидящего в кресле мужа, нежно гладит его волосы. Но по напряженному выражению ее лица наблюдательный отец Александр сразу почувствовал, что между мужем и женой нет любви, что муж чужд ей, что, публично лаская его, она принуждает себя к этому. Действительно, у Нины до сих пор пылала щека от оплеухи мужа.
– Да ведь я, в сущности, и не болен, – мягко уклоняясь от неприятных ему ласк жены, говорит Прохор Петрович. Он все еще подозрительно наблюдает за каждым из своих гостей, озирается назад, боясь, как бы кто не напал с тылу. – Напрасно Адольф Генрихович считает меня сумасшедшим...
– Что вы, что вы, Прохор Петрович!
– Я вовсе не сумасшедший. Я вполне нормален... Могу, хоть сейчас... А просто... Ну... Мало ли неприятностей... Ну... С дьяконом тут. Ну, голова исправника в мешке. Ведь это ж жуть!.. Ведь я не...
– Дорогой Прохор Петрович!
– Я не каменный... Я не каменный...
– Любезнейший Прохор Петрович!..
– И этот Ибрагим... Я не могу заснуть, наконец...
– Милый Прохор... С тобой хочет потолковать доктор.
– Глубокоуважаемый Прохор Петрович, – сказал доктор-психиатр. – Я клянусь вам честным словом своим, что никаких Ибрагимов, никаких обезглавленных исправников, никаких Анфис нет и не существует в природе...
– Как?! – И Прохор поднялся, но Нина мягко вновь усадила его.
– Да очень просто, любезнейший Прохор Петрович.
И доктор, придвинув кресло, грузно сел против Прохора. Тот с испугом взглянул на Нину и вместе с креслом отодвинулся подальше от опасного соседа, в то же время лихорадочно осматривая руки и всю его фигуру: «Вздор... Ничего у него нет в руках: ни веревок, ни смирительной рубахи... И в карманах нет ничего: пиджак в обтяжку».
– Во-первых... – заискивающе улыбаясь губами, но сделав глаза серьезными, заговорил Адольф Генрихович. – Во-первых, Ибрагим-Оглы давным-давно убит. Во-вторых, слегка ударил вас нагайкой не черкес, а безносый мерзавец спиртонос. Он ранен и ускакал умирать в тайгу. Это факт.
– Но голова? Но голова?.. – задыхаясь, прошептал Прохор.
– А голова – простой обман. – И доктор перестроил свое лицо: его глаза насмешливо заулыбались, а рот стал строг, серьезен. – Голова – это ж ни более ни менее, как грубо устроенная кукла. Я ж лично видел. – И доктор, как бы приглашая всех в свидетели, обернулся к чинно сидевшим гостям. – Представьте, господа... Вместо человеческих глаз – бычачьи бельма, а вместо усов – беличьи хвостики. Ха-ха-ха!..
– Ха-ха-ха! – благопристойно засмеялись все.
Горько улыбнулся и Иннокентий Филатыч Груздев, но тотчас зашептал испуганно: