– Давно ли хозяин уехал?
– Григорий Евсеевич? Да еще в начале декабря, почитай, – с видимым облегчением ответил управляющий. – Еще до того, как… – он запнулся.
– До чего? – спросил Грибоедов.
– Да вот… да вот-с, значит, до этого самого, – управляющий извлек из кармана большой красный платок, обтер лысину. – До всего этого.
Грибоедов усмехнулся. Заметив это, управляющий заторопился:
– Да вы, сударь, не подумайте, я – не то, что мужики здешние, чай, глупостей болтать не буду.
– А болтают? – безразличным тоном спросил Грибоедов.
– Как же-с! Болтают, ваше превосходительство, конечно, болтают, – управляющий говорил с видимым удовольствием, словно не замечая вежливого безразличия спросившего. – Еще как болтают!
– И что же именно? – Грибоедову вовсе не хотелось поддерживать беседу, но прервать ее он, почему-то, не мог, раздражался за это все более – не только на старика, но и на самого себя.
– Болтают, будто Бонапарт объявился на английских кораблях, – сказал, понизив голос, управляющий. – Будто вошел он в Неву и высадился в Петербурге. Ну и, понятное дело, объявил себя российским императором.
Это было настолько нелепо, что даже не смешно, но Грибоедов захохотал. Управляющий улыбнулся краешком рта:
– Да уж глупости, одно слово, – он махнул рукой. – Чего не наболтают. Однако… – он осторожно глянул на гостя. – Что ж в столице-то?
Но гость неопределенно пожал плечами и ответил:
– Мы ведь не из столицы, почтенный. Мы с Кавказа идем.
Управляющий покивал:
– Ну да, ну да, тоже, выходит, не знаете… – он вздохнул. – Я вот гляжу, батюшка, войско вы в Петербург ведете. Что же это, а? Может, и правда что? Ну, Бонапарт – не Бонапарт, но что-то стряслось?
Грибоедов вернулся к креслу. Едва оттаявшие сапоги снова замерзли, казалось, еще пуще прежнего, и неприятный озноб волнами пробегал по телу.
Его начало раздражать присутствие в комнате этого человека, вопросительно-просительное выражение его лица. Хотя раздражение это было вызвано всего лишь желанием отдохнуть. Он недовольно дернул плечом и сказал:
– Не знаю, любезный, ничего не знаю. Вот, Бог даст, войдем в Петербург, тогда будем знать. А сейчас… – он махнул рукой.
Поленья весело потрескивали, желто-голубые огоньки вели свою бесконечную пляску. Управляющий неловко топтался за спиной.
– Может, приказать ужин?
Грибоедов отрицательно качнул головой. Он очень хотел есть, хотел выпить чего-нибудь крепкого – лучше водки, – чтобы справиться с ознобом, чтобы хоть немного согреться. Но тогда ему пришлось бы терпеть присутствие этого человека, а больше голода его одолевало желание остаться в одиночестве, лечь и уснуть, забыться ненадолго. И он сказал: