- Так в чем же суть открытого им закона?
- Тело... погруженное в... жидкость... действует на...
Учитель стоял и смотрел в класс, а в голове вертелось: "Тело, втиснутое в воду, выпирает на свободу весом выпертой воды телом, втиснутым туды..." Далее его воображение "втиснуло" в воду именно тело, стоящее сейчас у доски, причем лишенное всех обыкновенно окружающих его дополнений; и, чтобы пресечь странную игру фантазии, он решительно вернулся к суровой действительности:
- Я ставлю вам два очка. За ярко выраженное незнание.
Шестиклассница Юля положила мел, отряхнула неиспачканные руки, подняла лицо с ярко выраженными ресницами и посмотрела на учителя с таким презрением и разочарованием, что тот всей кожей почувствовал секундное погружение в ванну с ледяной водой; совсем не похожей на архимедову... Она направила свои зрачки в бесконечность, и еще секунду в них отражались портреты Ньютона и Паскаля, слова "Дано" и "Найти", шкала электромагнитных колебаний над доской ("Запомните, дети мои, что радиоволны, свет, рентгеновское излучение - все одного поля ягоды...") и он сам, учитель физики Евгений Малышев, стоящий на кафедре своего кабинета в конце двадцатого столетия текущей эры в возрасте двадцати семи лет и шестидесяти четырех дней, еще секунду назад самоуверенный и спокойный, а теперь смешной и беспомощный в своей искаженной проекции, совершенно ничтожный в самом ничтожнейшем из миров... Зеркала захлопнулись и унесли с собой все, что было вокруг. Учитель физики почувствовал, что они захлопнулись - (как бы это выразить?) - навсегда... для него. Или почти навсегда: он может терзать ее, спрашивать на каждом уроке, заставлять приходить после уроков, тыкать мордой в вопиющее незнание и невежество она будет теперь смотреть в пол, в потолок, в пространство, но только не на него... Он может потакать ей во всем, ставить завышенные оценки, протаскивать из четверти в четверть - и взамен она будет строить ему фальшивые глазки, с каждым днем требуя все большего - до публичных демонстраций безграничности собственной власти, на мельчайшее сопротивление реагируя всплеском ярости... И, как бы в подтверждение всему, движение со ступеньки кафедры в класс оказалось начисто лишенным волшебства, оно было будто в отместку ему выполнено до обиды буднично и тривиально.
"Дрянь, - думал учитель физики, - Маленькая дрянь!.. Куда ни кинь, везде один и тот же блин..."
Это было странное ощущение. Что-то вроде отчаяния. Ему хотелось стряхнуть с себя наваждение, стать снова нормальным человеком, с легкостью необязательности созерцающим прекрасный пол и не видящим ничего мучительно-травмирующего, безболезненно вступающим в контакт и безболезненно же выходящим из него; получающим удовольствие именно от разнообразия лиц, красок, очертаний и от того, как много всего этого одновременно может очень нравиться - и все благодаря отсутствию потребности оценивать все видимое только в сравнении с каким-либо загадочным в своем несовершенстве эталоном...