Я даже догадываюсь, куда «Гевьюн» стремилась попасть. Примерно на полпути от Ньёрдбурга до Ясного, немного южнее Холма Скелетов, есть лениво дрейфующая «воронка», и постоянный воздушный город там не формируется только из-за близости этой долбаной Стены, которая огораживает тысячекилометровую зону вокруг Башни. Ни один нормальный человек не поселится около Стены. Не потому что вредно или опасно, а просто противно. Но небольшой безымянный посёлок там есть, и совершенно очевидно, что живут в нём люди не просто так.)
К концу второго дня пути к «Гевьюн» подплыл небольшой дирижабль, а сверху впритирку пролетел вертолёт. Кумико видела, как испугались и оцепенели все, и очень обиделась и за Людвига Ивановича, и за Фрица с Карлом. Когда на ферму перепрыгнули двое в широченных шароварах, в безрукавках и с большими ножами на ремнях; когда Людвига Ивановича поставили на колени, а Люба и Саня вдруг заплакали, Кумико закричала, что не позволит обижать честных фермеров и что её папа…
Так она попала в лапы бандитов – не наших серых, а отпетых кромешников откуда-то с далёкого запада, которые привыкли к полной безнаказанности и не вполне понимали, на что посягнули.
На радостях они ничего не сделали с фермерами. Даже Карлу, который попытался что-то неумелое про Кумико наврать, они лишь разбили лицо.
– Шамиль Иванович!.. – за воспоминаниями я чуть не пропустил его. – Можно вас на секунду?
Он остановился, посмотрел на меня.
– Север… э-э…
– Гаевич. Но лучше просто Север.
– Да-да, вспомнил. Хотите что-то сказать?
– Не выяснили, репортёр жив? Гагарин Бланш?
– Да-да. В смысле, нет. Не выяснили. Вернее, при взрыве он не погиб, это уже ясно. Но другой информации пока не поступало.
– Снегирь вам сказал, что это его приёмный сын?
Шамиль моргнул. Похоже, эта мелочь выпала из поля зрения матёрого.
– Ну, тогда понятно…
– А я берусь доказать, что статьи в «Ньёрдбургере» написаны кем-то другим.
– Доказывайте. Пригодится. Завтра нам всё пригодится…
– Вы тоже считаете, что Снегиря подставляют?
– Давайте об этом – после суда, хорошо?
– Как скажете…
Он кивнул и ушёл, а я направился по коридору к комнате для допросов. Здоровенный дружинник открыл мне дверь, я вошёл. Из-за матовых стёкол в комнате было сумрачно.
Игнат сидел сгорбленно и что-то писал на листке. Увидев меня, он, кряхтя, перевалился на скрипнувшем стуле, сел поразвалистее и даже попытался подпереть голову, но стол был низковат для этого.
Вряд ли он мог доподлинно знать о нас с Кумико. Но, думаю, он что-то подозревал, или ему нашептали, или что-то ещё. То есть он был почти уверен… но не до конца. А Игнат был такой человек, что действует только тогда, когда до конца уверен в правоте. Ещё и поэтому я ни на миг не усомнился в том, что всё это дело – ложь и провокация.