– Были причины, – коротко отпасовал Сергей.
– Вот видите, добрые хозяева, – снова призвал пап в свидетели Ртуть, – У него были причины, – в этот момент гость всем и каждому напоминал чересчур шустрого адвоката, – Может у тебя были причины и сонных Лая с Каленым кончить?
За такие слова полагалось на месте впиваться зубами в глотку. Но Шрам понимал – не позволят, не допустят. И сглотнул горькую слюну.
– Что-то ты мутишь, – из-под сивых бровей бросил ледяную занозу главный папа глаза в глаза чужому человечку, – Что-то не договариваешь. Коли дело только в Шраме, зачем так долго паришь? Он, что, медом намазан? – действительно Михаил Хазаров уже принял решение. Он собирался отдать Шрама. Правда, еще не придумал, какой калым за дорогую невесту заказать. Но спешка нужна только при ловле блох и при поносе. Хотелось Михаилу свет Хазарову дознаться, зачем весь сыр-бор. Просто пришить Шрама сестрорецкие пацаны могли и без спросу. «Где кантуется ежедневно, тайны нет. Так нет же, Шрам им сознательный был нужен. А вообще жаль. Нормальный мужик этот Шрам, правильный. И какого хрена он из себя на зоне лоха корчил?» Пилик-пилик-пилик...
– Ты давай, конкретней журчи, – ожил Толстый Толян. Толстый Толян, так и не научившийся играть в игры сложней трыньки и очка.
– Можно, я при всем честном собрании, конкретно Шрама спрошу? – Ртуть нервно потер вспотевшие ладони.
«Вот оно!» – сладко запульсировала жилка на виске у главного. Однако больше на лице ни один мускул не дрогнул. Генеральный папа сидел, как айсберг в корме «Титаника».
– Валяй, – рискнул ответить за главного папу Урзум. Урзум не любил пиджаки. Урзум носил свободные свитера, под которыми прятал пудовые мышцы и неслабый арсенал. Харю Урзума, словно проказа во второй стадии, украшали три бело-розовых отметины. Сел однажды Урзум в мерс, тронулся, да зацепил бампером соседний чероки. А стоянка-то была блатная, вот бомба под чероки и сдетонировала. Месяц Урзум выздоравливал, пока стал немного похож на себя.
– А не после того ли ты завалил Лая и Каленого, как они тебе про списки вывезенного из Эрмитажа барахла напели? Колись, попадалово на тебя в упор смотрит!
– Все было иначе, – не человечку с погонялом Ртуть, а затребовавшим пред светлые очи папам ответил Сергей, – Он меня облыжно кроет! – видит Бог, как гадко было на душе у Шрамова. И не потому, что по лезвию ходит. А потому, что несправедливо с ним обходились. И даже это не главное, собрались мочить – мочите. Зачем же душу студить и мозги червивить?
– А что, есть такие списки? – затеплилось хилое любопытство в интонации главного папы. Михаил Геннадьевич Хазаров был не первой молодости мужчина и даже не второй. Однако жиром не заплыл, изо рта гнилыми зубами не пах. Сухощав и поджар сохранился Михаил Геннадьевич. И внешне почти интелигентен – седой ежик волос не делал его похожим на уголовника.