Я включил громкую связь и честно сообщил всем:
– В автобусе по непонятным причинам закончилось топливо! Идём под горку по инерции, сколько протянем – неизвестно!
– Ёпть! – заорал Герман. – Ёпть, ёпть!! Да что за невезуха такая! Мы так гениально ушли! Так гениально! – Он схватился за голову и стал мне ещё более симпатичен.
– Добрый дух дороги поможет нам, – уверенно заявил Адабас.
– Солярки что ли твой добрый дух нам зальёт?! – истерично выкрикнул из-под кровати Ильич. – Глеб, надо убегать! В горы!!
Элка захохотала. И я заржал. Заразительный хохот подхватили Сазон, Никитин и Герман. Адабас тоненько, взахлёб захихикал на одной ноте:
– И-и-и-и!
Кажется, у нас стало входить в привычку ржать хором, когда смертельная опасность электризовала воздух, когда ситуация заходила в тупик и выхода из неё не предвиделось.
– Прорвёмся! – крикнул я, и из динамиков, через выбитое окно, мой голос разнёсся на всю округу.
– А то! – гаркнул дед.
– Сзади на горизонте пока никого не видно, – сообщила Беда. – Есть вероятность, что мы дотянем до ближайшей заправки.
Я молчал, отрабатывая рулём изгибы дороги. Гидрач был мёртвый, поэтому рулить было очень трудно.
Мы ехали так минут десять. Все затихли и, наверное, молились о том, чтобы спуск не стал менее крутым.
Горизонт позади был по-прежнему чист. Преследователи как сквозь землю провалились. Может, их всё-таки, хорошо потрепало?! А может, мы вообще угробили этих вездесущих и всемогущих борисовцев? Эта мысль меня согревала и я, честно говоря, с лёгкой душой взял бы этот грех на себя.
Наконец, спуск плавно завершился, мы медленно остановились около указателя с надписью «Туэкта». Туристические базы и комплексы давно закончились, здесь были дикие места, среди которых терялись алтайские деревеньки с традиционными постройками и исключительно алтайским населением.
– Герман Львович, посмотрите, пожалуйста, что с бензобаком! – обратился я с просьбой к Абросимову, чувствуя, что усталость не даёт мне даже дышать, не то, что двигаться.
Абросимов кивнул и вышел из автобуса. За ним выскочил Дэн. Активность Никитина перестала меня раздражать. Можно сказать, что я даже привык к нему и его готовности совать свой нос в любую нашу проблему.
– Глеб, надо бежать! – навис надо мной Троцкий. Он наконец-то выбрался из-под кровати, был растрёпан и испачкан в грязи, которую тащили в салон на подошвах ботинок. – Бежать надо! Иначе нам не спастись!
– Так беги! – психанул я. – Беги, спасай, свою драгоценную шкуру!
Этот кретин дёрнулся, всколыхнулся, выскочил в распахнутую переднюю дверь и… побежал, но почему-то не горы, как обещал, а вдоль дороги, мелькая подошвами, измятой спиной и лысоватым затылком.