– Раз, два, три, – принялся пересчитывать Герман Львович капсулы. – Тут ровно семнадцать.
– Положите капсулы в платок, – жёстко приказал Бизя Герману.
Абросимов молча ссыпал добычу и вытер мокрую руку о штанину. Он старался не смотреть на нас. Бизя завязал платок узелком и спрятал во внутренний карман джинсовой куртки. – Ты молодец, Ганс, – сдавленным от волнения голосом, сказал он. – Ты молодец! Скажи только, почему ты опять… снова… сунул капсулы в рот?
– Так это… спасти их хотел! Вы же сами, Глеб Серчеич, сказали, что из-за этих капсул в Бельгии могут погибнуть люди. А я как в заложниках побывал, так многое понял. Вы правильно, Глеб Сергеич, учили, что дороже человеческой жизни ничего нет! Меня знаете, как похитили? На мобильник позвонили и сказали, что бабушка при смерти! Я в чём был, на дорогу выскочил, даже телефон в автобусе впопыхах оставил! Начал попутку в обратном направлении ловить… тут меня и сцапали!
– Молодец, – погладил его по голове Глеб. – Пять тебе по истории, ОБЖ и физре! И по поведению пять!
– Вы только не забудьте об этом! – искренне обрадовался Ганс.
– А вы немедленно должны объясниться, Герман Львович! – Бизя в упор посмотрел на Абросимова. – При всех!
Герман отвёл глаза и уставился в окно. Он молчал.
Я видела, как на виске у него неритмично пульсирует жилка.
– Отпустите! – заорала откуда-то Лаптева. – Убийцы, отпустите меня!
– Мы давно заподозрили, что среди нас есть предатель, – тихо сказал Бизон. – Давно! И подозревали именно вас! Как у вас оказались капсулы? Вы же знали, что от них зависит наша жизнь и жизнь бельгийцев! Но вы спрятали их! Нашли, спрятали и молчали!
– Глеб, он стрелял в самого Борисова, – напомнила я. – Он спас тебя!
– Ещё непонятно почему он это сделал! Вы обязаны объясниться Герман Львович! В этой истории и так много вранья, предательства, гнусности и убийств! А тут ещё вы со своим воровством! Где вы нашли капсулы? Почему не сказали нам? Решили сами нажиться и поэтому стреляли в своих подельников?!
Герман, хромая, дошёл до откидного сиденья и сел на него.
– Мне нечего вам сказать, – мрачно сказал он. – Пока нечего.
– Ему нечего нам сказать, – повторил Глеб мрачно и вдруг заорал во всю глотку: – Ему, гаду, нечего нам сказать! Да ты… да ты… Это ты убил Оскара Васильевича и Марию Ивановну! – выдохнул он обвинение Абросимову прямо в лицо. – Ты! Никто не видел, что ты делал там, в операторской! Никто не заметил, как ты заходил в интернат, когда все сидели перед беседкой в Бобровниково! Ты убийца, грабитель и вор!! Это ты пробил бензобак! Ты притворялся слабым, стеснительным, нелепым ботаником, а сам… Ты подлый гном!