Половина этой программы летела к чёртовой матери, потому что аудитория ничего не слышала, вторая половина не могла состояться по той же причине, плюс украденные телефоны, которые и были призами.
У меня голова шла кругом!
А Элка беззаботно выкаблучивалась на сцене.
Поднявшись по боковой лестнице, за кулисы вдруг ворвалась пожилая дама в тёмном костюме и белой блузке с пенящимся у горла жабо.
– Я не понимаю, что происходит! – перекричав хохот в зале, возмущенно воскликнула дама, обращаясь ко мне. – Вы что, артисты погорелого цирка? Тогда при чём тут фильм о наркотиках?! Очень странная и разнузданная клоунада! – кивнула она в сторону сцены. – Ваша девушка в розовом растлит наших сирот! А вы, вы что себе позволяете?! Почему материтесь на сцене, словно сапожник?! – она обличительно ткнула в меня пальцем с нанизанным на нём перстнем с огромным янтарём.
Я вжал голову в плечи и вытер о джинсы вспотевшие руки. Мне хотелось провалиться сквозь землю перед этой благообразной тётушкой, словно я был не завучем средней школы, а второклассником, попавшимся на курении в туалете.
Викторина Юрьевна, глядя на меня, нехорошо усмехнулась, и только Ганс поспешил на помощь.
– Так это, у вас тут никто не слышит ничего! У вас же дети глухие! А когда Глеб Сергеич ругнулся в сердцах, Элла этого не переводила!
– Кто вам сказал, что наши дети глухие? – нахмурилась воспитательница.
– Так это… – Ганс уставился на Викторину Юрьевну.
Я тоже хмуро посмотрел на неё. Кровь пульсировала в висках от бешенства. У Викторины порозовели щёки, и она отступила назад, словно хотела спрятаться в складках тяжёлого занавеса.
– Как же, как же… – пробормотала она. – Мне Оскар Васильевич сам сказал…
– У нас есть группа слабослышащих детей, – ледяным тоном произнесла воспитательница, – но их всего тринадцать человек. Остальные все – нормальные дети! Но даже те, кто плохо слышит, отлично умеют читать по губам! Я не понимаю, зачем вам понадобился этот цирк, этот балаган, этот разврат, этот…
– Чёрт! – Я выскочил на сцену, сгрёб в охапку Беду и утащил её за кулисы под громкие аплодисменты и хохот зала. Она так вошла в раж, что кривлялась даже будучи у меня в руках.
– Сиди тихо, – приказал я ей и усадил на стул. По моему тону она поняла, что лучше не спорить, вздохнула и села с видом примерной девочки, сложив на коленях руки.
– Где Оскар Васильевич? – спросил я у воспитательницы. – Почему директора нет в зале? Позовите его, я сейчас всё ему объясню!
– А по-моему, всё хорошо получилось, – не очень уверено заявил Ганс. – Сам знаю, как иногда полезно поржать с товарищами в общественных местах…