– Масло только моторное, – сказал я, – а из ненужных тряпок – ветошь в багажнике.
– Валяйте моторное, – вздохнул Елизар. – Ветошь тоже тащите.
Полчаса он драил мне морду моторным маслом. Потом заставил умыться с мылом. Я чувствовал себя профурсеткой, которая с особой тщательностью собирается на свидание.
Сорок минут Елизар вытворял с моим лицом что-то такое, отчего виски заломило, уши зачесались, а зубы заскрипели от раздираемой меня злости.
Кому мне набить морду за причиняемые страдания? Ильичу?! Гансу?! Дэну?! Мальцеву?! Обезьяне, которая строила мне рожи с Элкиного плеча?!
Нервы были на пределе. Я предпочёл бы видеть врага в лицо, чем разыгрывать этот дешёвый спектакль.
– Готово! – выдохнул Мальцев.
Все сгрудились вокруг меня, словно я был редким экспонатом в музее.
По тому, как они потрясённо молчали, я понял, что на этот раз – получилось.
Я посмотрел на себя в зеркало и … отпрянул от собственного отображения. Не каждый день удаётся увидеть себя застреленным.
Синеватая бледность лица, тёмные круги под глазами, именно круги – едва заметные, трагические, с натуральной мертвенностью красок, и дырочка в центре лба. Маленькая, чёрная дырочка, – словно горошина, с опалёнными краями и страшной, зияющей пустотой в центре. Крови совсем немного, густой, тёмной крови, которая тонкой струйкой текла к переносице, но застыла, не успев проделать и полпути…
– Мальцев, ты гений! – Элка поцеловала Мальцева в щёку и пересадила Яну ему на плечо. – Гений! Гений!
– Да, цуцик, талантливо! – присвистнул Сазон. – А меня так на Новой год оформишь?! Я своих работничков на фирме поздравлять буду, премию выдавать и просить, чтоб поцеловали. И где ты такой достоверности научился?
– Жизнь научила, – вздохнул поэт и опять приложился к заветной фляжке, где по версии деда находился берёзовый сок.
– Отлично! – воскликнул Никитин, доставая из кармана жилета маленький, плоский цифровой фотоаппарат.
Следующий час мы убили на фотосессию.
Меня катали по земле, выбирая наиболее эффектные ракурсы, полусидя прислоняли к берёзам, заставляя безжизненно свешивать голову набок, распластывали на траве с раскинутыми в стороны руками. Потом отобрали наиболее удачные снимки и удалили неправдоподобные, где при наклоне головы влево, кровь текла прямо и так далее. Остановились на тех, где я сидел, привалившись спиной к берёзе. Все фотографии были сделаны с разных ракурсов, и в правдоподобности этих снимков сомнений не возникало.
Я так устал, словно разгрузил вагонов пять кирпичей. Все сгрудились вокруг Никитина, чтобы рассмотреть фотографии, а я остался лежать на земле, раскинув руки и закрыв глаза.