Долгий полет (Бернштейн) - страница 2

Решение съездить в Израиль, поглядеть на «историческую родину» пришло к Борису как-то исподволь. И Ветхий завет, и Новый он перечитывал не раз. Признавал их великими философскими и художественными произведениями. Гордился, что эти нетленные тексты написаны сынами еврейского народа. Но к религиозным людям себя не относил – не то воспитание по молодости получено было. Да вот и ему пришла пора о высоком подумать. Старый уже, за семьдесят. Хочешь, не хочешь – жизнь кончается. Пенсию в Штатах, куда двадцать с лишним лет назад удалось вырваться из страны «победившего социализма», заработал. Жену Лизочку два года как похоронил. Сын Андрюшка давно вырос, скоро уже тридцать будет – свои дела, заботы, карьеру военную делает. Если сейчас не съездить в Израиль, позже и сил не станет. А ко всему, живет в Тель-Авиве давний дружок Ромка, один из немногих, оставшихся на этом свете, кто помнит Бориса еще мальчишкой.

В школьные годы они учились в одном классе, потом – в одной группе института. После окончания энергоинститута Ромка так и остался в Иванове. Работал на местной электростанции, с годами достиг должности главного инженера. А Борису подфартило – несмотря на «пятую графу», сумел поступить в московскую аспирантуру, через три года защитился. Там же, в Москве, встретил свою Лизочку. У себя в НИИ продолжал заниматься научной работой, стал завлабом, потом и докторскую защитил.

После института его дружеские отношения с Ромкой не прерывались. На праздники звонили друг другу. Раз-другой в году Ромка приезжал из Иванова в командировку, чтобы обсудить в своем главке текущие вопросы. В такие вечера засиживались они на кухне у Бориса. На столе – запотевшая бутылочка из холодильника. У плиты суетится улыбающаяся Лизочка, готовит для них что-нибудь вкусненькое. Она любила принимать гостей. А уж к Ромке относилась лучше всех. Если время было позднее, стелила Лизочка разомлевшему Ромке на диване в гостиной. Хотя для него секретарша из главка всегда бронировала номер в какой-нибудь центральной гостинице.

В годы брежневского «застоя» Борис решил эмигрировать. Отнес в ОВИР свое заявление – и выгнали его тут же с работы. Но, слава Богу, выпустили, не так долго и мурыжили, всего-то девять с половиной месяцев. Ромка тогда приезжал прощаться. Ненавидел он советскую власть ничуть не меньше Бориса. Но эмигрировать не решался, говорил: жена, третья по счету, возражает. А ко времени, когда развалился Советский Союз, Ромка уже был вольным орлом – с женой развелся. И несколько лет назад уехал в Израиль, где доживал свой век бобылем. Получил квартирку в Тель-Авиве, пособие по старости тоже.