Напряжение спало, но планетологу почему-то совсем не хотелось думать о том, что он первый, кому удалось выбраться из пещеры: что-то мешало радоваться спасению.
На горизонте вспыхнула яркая звездочка. Свет ее перешел в багровое зарево и погас.
– Прибыла скорая помощь, – докладывал кибер – для отправки эвакокапсулы.
Эвакокапсула – специальный прозрачный контейнер, поддерживающий состояние анабиоза (тлеющей жизнедеятельности) тяжелобольных или раненых, отправляемых в космогоспиталь.
– Напрасно вызвали! – хохотнул юноша. – Как видите, я невредим… – и вдруг, оборвав себя, пораженный догадкой, вскричал: – Что-нибудь с мамой, да? Ради бога, скажите, что с ней?
– Слабое сердце, – ответил кибер.
– Это я виноват! – стонал юноша.
– Она вас ждала и потеряла сознание, – уточнял кибер. – Коллеги мне сообщили: около капсулы мама вам что-то оставила.
Выбросив куст пламени в черный зевок пещеры, стратобот заскользил над грядою холмов в направлении гигантских антенн, похожих издалека на парящих у горизонта бабочек.
В каюте астромаяка Дмитрия ожидала установленная на тележке освещенная изнутри эвакокапсула. Через пятнадцать минут ее должны были взять киберы скорой помощи. Юноша понимал, что это бледное лицо за толстым стеклом не может принадлежать никому, кроме матери и вздрогнул: «спящая» маленькая женщина по плечи укутанная в саван, показалась ему незнакомой. К горлу подкатывал ком. И тогда Дмитрий сказал, как будто она могла его слышать: «Я же тебе обещал, что ничего не случится. Ты еще будешь гордиться мною! – Он продолжал говорить, приближаясь к прозрачному ложу. – В пещере есть жизнь! Кто-то разумный и добрый внизу подавал мне советы, все время меня направлял… Клянусь, я узнаю, кому обязан спасением!»
Лицо матери все еще поражало его новизной. Планетолог отвел глаза. Взгляд, скользнув по стене, остановился на маленьком прямоугольном футляре, висевшем над головной частью капсулы. Дмитрий много раз видел изображение этого ящичка. Как-то, представляя приятелю журнальную стереографию, он даже сострил: «Полюбуйся, это и есть мамина игрушка». В памяти всплыли ее слова: «Почему ты опять говоришь „нераспространяющиеся излучения“? Тебе же известно, что эта фраза – абсурдная выдумка невежественных информаторов! Зачем ты меня обижаешь, повторяя за ними чушь?» Употребив привычное выражение, юноша не собирался обидеть маму, хотя по мнению многих: «В этом приборе пытались использовать очень сомнительный принцип возбуждения в малом пространстве незатухающих радиоволн».
А в памяти постепенно всплывали другие слова: «Скажи, ты когда-нибудь замечал, как весной в течение дня одуванчики сбрасывают золотые локоны и все дружно распускают по ветру серебристые кудри?» Все более замедляя шаги, он приближался к «хрустальному саркофагу»… И вдруг застыл потрясенный, схватившись за шлем. Только сейчас планетолог увидел, что изменилось: не было больше маминых золотых кудрей… Внутри капсулы на подушке лежало пушистое «серебро одуванчика». Он обхватил шлем руками: в прозрачную сферу, как птица в родное гнездо, влетел нежный звон. Дмитрий знал теперь, почему из пещеры не возвращались: эта мертвая бездна была всего-навсего совершеннейшей западней для безрассудных голов. Для всех… кроме мамы, у нее просто не было выбора. Она понимала, что сына не удержать – оставалось пойти и застолбить весь безумный путь незатухающими путеводными радиовехами.