Когда я вошел, оба вытянулись по стойке "смирно" - таков порядок, принятый на всех кораблях. Я махнул рукой: "вольно". Они сели. Я тоже сел в кресло и посмотрел на индикаторы и экран компьютера.
- Все показания в норме,-доложил пилот.
- Разрешите, я сам проверю? - вырвалось у меня. И я тут же пожалел о сказанном. Ведь Ван Пэр просто хотел перекинуться со мной словечком, развеять скуку, а я сразу полез в бутылку. Как бы не получилось так, как на "Гибернии", с пилотом Хейнцем. Ведь я долго не мог наладить с ним отношений. - Извините,- постарался я загладить неловкость, но от этого совсем озверел. Не к лицу командиру извиняться, если даже он не прав. Без суровости не может быть никакой дисциплины. Ведь недаром власть командира на корабле неограниченна. Знаки уважения, оказываемые командиру офицерами и прочими членами экипажа,- это не только традиция, а еще и средство укрепления дисциплины. Чтобы как-то разрядить обстановку, я обратился к Таеру:
- Филип, сколько еще нарядов вы схлопотали?
- Три, сэр.
Три наряда, по два часа каждый - это шесть часов тяжелых физических упражнений в спортивном зале.
- Должно быть, это замечательно - проводить столько времени в спортзале, Филип? - пошутил я.
- Да, сэр,- вежливо улыбнулся он. - Я часто там тренируюсь.
Мы подошли к опасной черте, и оба поняли это. Не дело командира считать внеочередные наряды гардемарина. Не к лицу гардемарину жаловаться командиру на своего непосредственного начальника.
Хотя Филип Таер на корабле был единственным гардемарином со стажем, все понимали, что в прежней должности старшего гардемарина его не восстановят. Год назад, когда "Гиберния" возвращалась с Надежды, Дерек Кэрр, претендовавший на должность старшего гардемарина, бросил Филипу вызов, и они пошли потягаться в силе в спортзал. Филип потерпел поражение и лишился должности. С тех пор он больше не трогал Дерека.
Согласно традиции, я не должен был сейчас брать Филипа в полет гардемарин, уступивший свое старшинство, считается профессионально непригодным. И хотя я не питал к Таеру симпатии, все-таки попросил адмирала Брентли зачислить его в мою команду. Только теперь я в полной мере осознал, какую совершил ошибку. Филипа ненавидели и лейтенант Тамаров, и Дерек Кэрр. Впрочем, во мне еще теплилась надежда, что все как-нибудь образуется. Как? Это я представлял весьма смутно.
- Говорят, вы неплохо играете в шахматы,- обратился ко мне пилот.
- Да, люблю иногда подвигать фигурки,- промямлил я.
- Я тоже! Может, сыграем, сэр?
Предложение было заманчивым. Я обожал шахматы, но принять предложение пилота значило нарушить традиции. Говоря языком устава, офицер не должен инициировать социальные контакты с командиром корабля.