— Накрутил… семь бочек арестантов, — подивился Ласточкин. Еще раз посмотрел на схему: — Какие-то концы с какими-то концами тут не сходятся — это ты подметил точно. Но — проверим. Поговорю про твои додумки в губотделе.
На том деловой разговор и закончился. Иван Спиридонович вдруг потужил:
— А борщ, поди, остыл без нас! Сквасился.
Аверьян вспомнил рассказ Когана о странных отношениях Ласточкина с приехавшей женщиной. И без обиняков спросил:
— Иван Спиридонович, а правда, что вы всю зарплату и паек тете Машиным детишкам отсылаете?
Ласточкин поскреб пятерней затылок, затем кашлянул в кулак, стараясь справиться с нахлынувшими чувствами.
— Для кого революцию мы делали? Для себя? Нет. Для детей, для внуков. Фабрику построить или тот же линкор — пять, а то и десять лет уйдет. А новую жизнь? Чувствуешь, сколько тяжкой работы ждет наших рук, наших сердец?
— Почему сердец? — удивился Сурмач.
«Руки — это да! Разрушенные заводы надо восстановить, затопленные шахты откачать, поля запахать и засеять…»
Помолчал Иван Спиридонович и тихо, как будто сам с собою, заговорил:
— Мусора от старого времени в наших душах осталось — горы. От дедов-прадедов копилось… Сжились мы с этой дрянью. А настоящая-то любовь, по-моему разумению, и должна помочь докумекать, что к чему. Чистая она, никакая грязь к ней не пристанет. Вот по ней, по любви к людям, к Родине, к делу святому нашему, надо выверять себя. — Вздохнул Иван Спиридонович как-то трудно, тяжко и подытожил: — Завидую я, Сурмач, тебе. С хорошего, с большого начинаешь жизнь.
«О чем он, об Ольге? Или о том, как Аверьян рубал уланов подо Львовом, очищая землю от врагов? Наверно, о том и о другом…»
Рассказал Аверьян обо всем: как девушка из Журавинки спасла ему жизнь (пристукнула капитана Измайлова, который душил чекиста), как помогла разоружить недобитую сотню хорунжего Воротынца и, придя к раненому чекисту в госпиталь, радовалась: «Жив!» Но потом судьба-злодейка развела их. У девушки умерла мать. Сестра, невеста Воротынца, вместе с суженым исчезла. Осиротев вконец, Ольга решила уехать из Журавинки. Продала дом. Перебралась к какой-то дальней родственнице в Белояров.
— Сейчас живет у тетки. А тетка — контра. Икон у нее, как в ризнице, и серебряные ножи с ложками…
Улыбнулся Иван Спиридонович, взъерошил пятерней жесткие волосы Аверьяна.
— Серебряные ложки — это еще не контрреволюция, — заговорил он. — Иконы — тоже. С богом на Руси рождались, жили и умирали. Хоть и не полагались на него особенно. Заповеди вспомнил: «не убей», «не укради». Они же добру учат. Но вместе с этим добром в душу заползало черное зло: все от бога, и не властен человек над своей судьбой, ибо он червь. А ты помоги своей Ольге почувствовать себя не рабой господней, а человеком. Помоги ей взглянуть на все твоими глазами. Научи ее любить, что тебе дорого, ненавидеть врагов твоих. И будет тогда она тебе самым верным другом па белом свете.