— Меня решил агитировать? Меня, большевик паршивый? — вдруг завопил он.
— Ты всегда был упрямым, — разочарованно заметил Георгос.
Полковник привык командовать и видеть, что все перед ним ходят по струнке. Он не терпел никаких возражений, даже когда чувствовал, что не прав. А сейчас он неожиданно понял, что перед ним стоит не послушный мальчик, а взрослый, вполне сложившийся человек, и притом с совершенно чуждыми ему взглядами. Но, ослепленный гневом, он продолжал требовать от сына покорности. В этом была его ошибка.
— Довольно… Ты будешь сидеть взаперти и не выйдешь из дому, пока я тебе не разрешу, — сказал он.
— Мне очень жаль, отец, но я не могу тебе повиноваться, — возразил Георгос.
У Перакиса перекосился рот, глаза буквально вылезли из орбит. Не помня себя от ярости, он схватил со стола толстую черную линейку и, бросившись на сына, стал исступленно хлестать его по лицу.
— Я приказываю тебе!.. Я приказываю тебе! — вопил он.
Дверь распахнулась, и в комнату вбежала Каллиопа.
— Аристидис, ради бога! Ты с ума сошел? Так можно убить мальчика, — пыталась она остановить мужа.
Георгос покорно сносил побои. Он стоял молча, не шевелясь и после того, как матери удалось вырвать линейку из рук отца. На правой щеке у него выступил широкий красный рубец. Серьезными печальными глазами смотрел он на отца.
— Чтобы духу твоего не было в моем доме, — презрительно бросил ему полковник.
— Хорошо, я уйду, папа, — тихо ответил Георгос.
Тщетно старалась Каллиопа помирить их. Запахнувшись в шинель, полковник удалился в столовую и заперся там. Изредка из-за стены доносился его кашель.
Георгос принялся укладывать в чемоданчик свои вещи. Пока он собирался, в душе матери еще теплилась какая-то надежда. Она подошла к двери в столовую, но открыть ее не решилась.
— Аристидис, мальчик уже готов… Никакого ответа.
Немного погодя она поскреблась в дверь.
— Аристидис, он уже собрал свои вещи. Он и вправду уходит!
Но из столовой слышались лишь шаги полковника, неторопливые, бесконечные.
* * *
Когда Георгос прощался с матерью, дверь столовой слегка приоткрылась. Они оба тотчас обернулись. Сердце Каллиопы часто забилось.
В небольшую щель они видели, что полковник стоит словно в ожидании. Может быть, он надеется, что сын упадет ему в ноги и попросит прощения? Или он, раскаявшись, хочет первым сделать шаг к примирению?
— Аристидис! — раздался душераздирающий крик Каллиопы.
Ни звука в ответ. Каллиопа ждала. Но дверь опять тихо закрылась.