Илиас решительно повернул коляску и поехал направо, по переулку. Дрожа от волнения, узнавал он приметы хорошо знакомого пути. У дверей домов стояли, переговариваясь между собой женщины. Они равнодушно смотрели ему вслед. На мостовой Павлакис и еще несколько мальчишек гоняли мяч. Павлакис здорово вырос. Разгоряченный, он в пылу игры кричал что-то.
Илиас во что бы то ни стало должен был когда-нибудь прийти к Фани. Он долго откладывал это свидание, ждал месяцы и даже годы, потому что ему необходимо было сначала обзавестись деньгами и американскими протезами. Тогда он смог бы безбоязненно вернуться к своему прошлому. Но мечты его не сбывались, лопались, как мыльные пузыри, и с каждым днем душевная боль становилась все мучительней.
Толстые руки подталкивали колеса. Калека понимал, что он больше не в состоянии ждать, что вся его жизнь зависит от этой встречи. Не только любовь толкала его к Фани. Хотя желание мучило изуродованное тело Илиаса, к прежней любовнице его тянуло не только из вожделения. Фани была единственным человеком, способным, как ему казалось, возродить для него прошлое. Счастливое прошлое, беззаботную молодость, безвозвратно ушедшую.
Весь переулок точно дышал очарованием Фани. У Илиаса сладостно замерло сердце. Подобное чувство нетерпеливого ожидания — правда, не такое сильное, но более радостное — испытал он, возвращаясь из госпиталя. Но его болезненно ранили происшедшие дома перемены, и он знал теперь, что страшная война, продолжавшаяся в их семье, со временем изведет его окончательно. Ему никогда не удастся целиком покорить себе мать: не помогали пытки, изобретаемые им для нее, и те, на которые он обрекал себя сам. Он знал, что таким обращением он медленно убивает ее. А после того, как умрет мать, ему придется исчезнуть, уйти из дому. Когда она уговаривала его жениться на Анастасии («подумай, кто будет за тобой ухаживать, если со мной что-нибудь стрясется»), ему делалось тошно. К черту все, смешно говорить о протезах, когда не заживают раны на культях. А раздобывать деньги умеют лишь ловкие люди, не фантазеры.
Поэтому у Илиаса ничего не осталось в жизни, кроме Фани; ее образ целиком завладел его болезненным воображением. С ней в преддверье мрачного будущего связывал он последние надежды, туманные, неясные мечты.
Калека распахнул рукой калитку, и коляска покатилась по плитам двора. Илиас остановился перед дверью Фани. Дым от сигареты, зажатой в зубах, вызывал слезы у него на глазах. Он выбросил окурок и постучал.
— Кто там? — донесся из комнаты унылый голос.