Оживление на улицах росло. Отовсюду неслись громкие крики, стихийно возникавшие лозунги, песни. Жители предместья толпой шли к центру города.
При первых звуках сирены Георгос вскочил с кровати. Набросив на плечи пиджак, в пижамных брюках выбежал он из комнаты.
Полковник разговаривал с соседями, стоя на пороге дома. Он вошел в переднюю и запер наружную дверь.
— Итальянцы объявили нам войну, Георгос, — произнес он торжественным тоном. — Гм!.. Твоя мать еще в постели? — спросил он.
— Я уже встаю, Аристидис, — послышался из спальни голос Каллиопы.
Георгос внимательно посмотрел на отца. Нахмуренные брови придавали его сухому худощавому лицу с большим носом и оттопыренными ушами выражение особой значительности.
Сын молча стоял перед отцом. Известие о войне потрясло юношу.
— Что же теперь будет, папа?
— Гм! Будем воевать. А ты что думаешь, нюни распустим? Иди поскорей оденься, а то замерзнешь, — сказал полковник.
— Мне не холодно.
— Иди. Ты же стоишь босой.
Полковник вошел в спальню. Жена его сидела растерянная на краю кровати. Каждое утро, даже зимой, невзирая на холод, Каллиопа распахивала окна и проветривала одеяла и постельное белье, иначе ей доставалось от мужа. Полковник делал в спальне гимнастику, а Каллиопа, продрогнув, скрывалась обычно на кухне.
Сейчас сбитая с толку Каллиопа не знала, что ей делать. Снимать с кровати простыни? Открывать окна? Она ни на что не могла решиться и поэтому выжидающе смотрела на мужа.
— Каллиопа, что ты сидишь, как пень?
— Сию минуту, Аристидис, сейчас открою окна, — сказала она.
— Гм! Освежись холодной водой. Ты ничего не соображаешь. Куда ты задевала мой мундир?
Каллиопа вздрогнула от испуга. Слова мужа окончательно привели ее в чувство. Она бросила на него недоуменный взгляд.
— Твой мундир? Куда ты собрался, Аристидис?
— На фронт. До тебя дошло наконец, что началась война?
— Но ты же в отставке!
У Перакиса чуть было не вырвалось проклятие.
— Ну что с женщин возьмешь! Быстрей мой мундир, Каллиопа! И отставить всякие разговоры! — гневно закричал он.
— Хорошо, сейчас дам тебе твой мундир, — робко пробормотала Каллиопа.
Она заметалась по дому, принялась рыться в шкафах и чемоданах. Наконец извлекла из какого-то чемодана мундир, засыпанный нафталином, и стала чистить его.
Полковник нетерпеливо ходил взад и вперед по комнате.
— Минутку, Ариетидис, оторвались пуговицы…
— Тьфу ты, дьявол!
— Сейчас пришью. Не сердись, — сказала Каллиопа.
— Ты со своей невозмутимостью взбесишь даже самого терпеливого осла. А если мундир мне нужен немедленно? Ты представляешь, как в генеральном штабе отнесутся к этим проволочкам из-за пришивания пуговиц? Я должен был бы уже находиться там. Они, наверно, думают: «Странно, до сих пор нет Перакиса!» До тебя все еще не доходит!..