Василий Артемьевич уже и кольца купил, и день назначили… А за три дня до венчания он его взял и утопил. Думал, видно, что Настя тут же на шею ему бросится… А она не бросилась, за другого вышла… — Старушка промокнула глаза платочком. — После этого он еще больше взбесился. Но одному я рада, до клада он так и не добрался…
— Не добрался? До клада? — поразился Алексей. — Что еще за клад? Лабазников же разорился подчистую?
— Разорился, да не совсем, — усмехнулась Мария Кузьминична. — Кое-что осталось. И знать никто не знал, куда он остатки, и немалые, от кредиторов припрятал. Только шутил, бывало: «Ничего, Марьюшка, на черный день хватит, да еще Насте на приданое останется… А что пропало, то пропало, не жалей. Нового еще больше наживем!» — Мария Кузьминична, всхлипнула. — Широкой души был человек!
— Ну а при чем здесь изумруды?
— А это только господь ведает, при чем, — пожала плечами хозяйка, — но одно знаю твердо: когда Василий Артемьевич камень мне подарил, слово взял, что я его ни за какие деньги никому не отдам. Вот я и храню его уже столько лет и от Прошки спасаю.
— Как вы думаете, вы его ранили?
— Не знаю. Он вскрикнул после выстрела, а может, стеклом посекло… Днем лакея пошлю на крышу.
Если ранила, то кровь будет… — Она вздохнула. — Видно, совсем стара стала. Я ведь ему по ногам целилась. Но не попала. Слишком резво он по крыше побежал. С раненой ногой так не бегают.
— А почему он по крышам скрывается?
— А ему все равно, что по крышам, что по земле.
С детства как обезьяна по деревьям прыгал, запросто с одного на другое перескакивал.
— Обезьяна? — опешил Алексей. — Он что, похож на обезьяну?
— Да нет, не похож, — улыбнулась Мария Кузьминична, — просто цепкий больно да шустрый. Я как-то раз на ярмарке обезьянку видела. Она от хозяина своего, шарманщика, на дерево сбежала. Так два часа ловили. Руки у нее длинные, раскачается — и с ветки на ветку, с ветки на ветку… Ну точно Прошка в детстве, только с хвостом. Он на любое дерево не карабкался, как обычно мальчишки делают, а на одних руках поднимался. Вот и говорю, обезьяна, он и есть обезьяна.
— Получается, что Прохор Сипаев жив, но вот здесь, — Тартищев ткнул пальцем в одну из бумаг, лежащих на его столе, — черным по белому написано, что он скончался от гангрены еще в сентябре прошлого года. Ноги ему отдавило рухнувшей породой. Умер он в тюремном лазарете, поэтому ошибка исключена.
— Мария Кузьминична тоже не утверждает, что это был именно Прохор. Лица его она не успела разглядеть. Но о браслете знал только Прохор. Потом повадки, ловкость, непомерная наглость, в конце концов.