Он покорно накрыл ее груди ладонями и, приподняв голову, коснулся соска языком, Завадская зашипела, изогнулась, принимая его в себя, и, ухватив Алексея за плечи, начала ритмичное движение бедрами вверх-вниз, вверх-вниз… Почти безмолвное движение, если не считать легких вскриков и стонов, которые с каждым толчком становились все громче и продолжительнее.
Она полностью захватила инициативу в свои руки, и он закрыл глаза, чтобы не видеть ее лица, не видеть этого языка, плотоядно облизывающего губы, не видеть, как она тискает собственные груди и извивается на нем, закидывая назад голову. И скачет… скачет… скачет…
О черт! Словно озарение вдруг сошло на Алексея в тот самый момент, когда Завадская, взвизгнув, забилась от наслаждения, а потом упала на него и принялась покрывать поцелуями влажное от пота мужское тело, не подозревая, что творится в его душе. А творилось там нечто гадкое и стыдное: потому что теперь он достоверно знал, кто была та таинственная, рыжеволосая «богиня», услаждавшая Отто фон Дильмаца.
И, судя по только что пережитым ощущениям, восторги старого князя были вполне обоснованны…
Алексей застегнул ворот рубашки и покосился на Завадскую. Она лежала, прижавшись бледной щекой к подушке, и смотрела на него большими, ввалившимися и пустыми, словно высохший колодец, глазами. Маленькая рука беспокойно теребила край одеяла. Что-то происходило в ее душе, но она не желала об этом говорить, а Алексей не желал этого знать. Он вновь обвел ее взглядом и спросил:
— Пить хочешь?
— Хочу, — встрепенулась Завадская и виновато улыбнулась. Так улыбаются женщины, прежде хорошенькие, но в какой-то момент сумевшие понять, что их чары уже не действуют на мужчин, а тело не вызывает ответного желания.
Он молча принес из гостиной стакан воды. Женщина благодарно улыбнулась и медленными глотками опорожнила стакан. После этого глаза ее несколько ожили, и она уже с большим интересом стала наблюдать, как Алексей натягивает сюртук, а следом — шляпу.
— Не уходи, — попросила она вдруг хрипловатым шепотом, — ты ведь хотел остаться со мной… — Она вскочила с кровати и, как была, голышом подскочила к Алексею, обхватила за шею и стала покрывать поцелуями его лицо, не переставая шептать:
— Ты ведь говорил, что готов на что угодно…
— Да, я готов на что угодно ради тебя, — произнес он строго и попытался разнять ее руки. Но Завадская вцепилась в него мертвой хваткой, и его попытки не увенчались успехом.
Ее голова прижалась к его груди, и Алексей вдруг разглядел, что волосы у самых корней у нее совершенно седые. И эта едва наметившаяся светлая полоска, особо заметная на проборе, заставила его сердце невольно сжаться. Эта женщина нисколько не лукавила, когда говорила, что готова идти на плаху за высокие идеалы. И седые волосы, которые она вынужденно красила в рыжий цвет, сказали ему гораздо больше, чем все ее уверения в непоколебимости взглядов и верности идеям борьбы за счастливое будущее.