— Ну это еще бабка надвое сказала! — Прохор даже не повернул головы в его сторону. — Я и культяпый будь здоров бегать!
— Старухи твоих рук дело? — спросил Тартищев.
— А что скрывать? — Прохор ухмыльнулся. — Бабок удавить легко было, шейки у них тощие… Раз жиманул, и готова! С немцем хуже получилось! Повозиться пришлось! Сильный, чертяка, оказался! Но что поделашь, пришлось наказать! Не покупай то, что тебе не принадлежит!
— Ты имеешь в виду браслет?
— А что ж еще? Я его как зеницу ока берег, все ждал, когда черед придет… А тут, когда лихорадка по весне свалила, один босяк взял да и спер его у меня.
На Разгуляе продал немцу. Но на том его радость босяцкая и кончилась. Утопил я его, как пса шелудивого, в бочке с дерьмом… — Прохор хмыкнул и повертел головой. — Макну его с головой, а как захлебываться начнет, на белый свет вытащу, потом опять макну, потом опять вытащу… Нахлебался всласть, оторва!
— Что ж это за браслет такой, Прохор, что за него ты стольких людей уложил? Мужика в переулке, под которым твою перчатку нашли, тоже ты пришил?
— Нет, это Мамонт постарался, и перчатка тож его. Брезговал он голыми руками убивать! — пояснил охотно Прохор. — А я и вовсе по голове не бью! Знашь, Федор Михалыч, крови я не люблю. Я от нее зверею!
А вот Мамонта удавил. Хоть и любил его. Он ведь меня на руках носил, когда мне ногу оттяпали. Но он один знал, кто я такой, и мог запросто продать, зачем мне браслет нужон. Он и сучку свою рыжую под немца подложил по моему совету, чтоб браслет у него выманить. Хотя ой как не хотел поначалу!
— Ты знал, что браслет по ошибке попал к Синицыной?
— Нет, не успел, — вздохнул Прошка и глянул на Тартищева из-под нависшей на глаза взлохмаченной гривы. — Я думал, немец кое-что разузнал, и решил браслет прикарманить. Шибко уж пронырливый он был, везде свой нос совал. Но Настю я б все равно не тронул, учти это! Я Настю с малехонька любил, а она нос воротила, курва! — Он еще более грязно выругался и вдруг дурашливо пропел:
Здравствуй, милая, хорошая моя,
Чернобровая, порря-даач-наая…
— Что мог Дильмац разузнать про браслет? — перебил его Тартищев. — Говори уж, Прохор, не запирайся! Все равно его тебе не видать как своих ушей!
— Не видать так не видать! — беззаботно пожал плечами Прохор. — Без Мамонта мне он теперь не нужон. — И вдруг с дикой злобой в голосе выкрикнул:
— Сломал ты мне жизнь, легаш! Я ведь думал человеком стать! — Он уронил голову на стиснутые кулаки и зарыдал в голос с подвывом. Так деревенские бабы голосят по покойнику.
— Да полно тебе, Прошка! — сказал устало Тартищев. — Никогда б ты не стал человеком! Ты за эти богатства, что Лабазников припрятал, его ж и утопил, только он хитрее тебя оказался. Знал, наверняка знал Василий Артемьевич, что ты спишь и видишь себя в его сапогах.