— Кабы он туда не ломанул.
Место, судя по всему, глухое, затаиться, плевое дело!
Одно меня беспокоит… — Он не договорил и махнул рукой: дескать, пошли!
Лошади рванули с места в карьер. Лямпе проводил всадников взглядом и процедил сквозь зубы:
— Опять Федор Михайлович поперед батьки успеть хочет! Придется обломать ему рога. — И посмотрел на Ольховского. — Давайте, Бронислав Карлович, разделимся. Вы со своими орлами обследуете деревню староверов, только осторожнее, никаких конфликтов со старцем! Сразу объясните, что не за рекрутами приехали, а беглого каторжника ищем! А я за Тартищевым присмотрю, чтоб выше головы не прыгнул!
— Я Сипаева должен самолично взять, — произнес хрипло Ольховский. — Я этого мерзавца за ребра подвешу… — Он задохнулся от гнева и яростно потряс зажатой в кулаке нагайкой. — Чтоб меня… боевого офицера… который… под Плевной, мордой о мостовую!
Как щенка… — Он вскочил на лошадь. — Мне это седло самолично генерал Скобелев вручил, когда мои молодцы Анвер-пашу схватили, а эта рвань меня… из него… вышиб… Сволочь! — Он вновь потряс плеткой и выругался.
— Успокойтесь, — Лямпе покачал участливо головой, — не принимайте близко к сердцу. Никто вас не винит. Кто ж знал, что калека, с одной ногой, а таким резвым окажется. Говорят, в молодости ему по всей округе равных не было в джигитовке. Бывалых казаков позади оставлял.
— Что мне, легче от этого? Загонит жеребца, скотина, как есть загонит! — Ольховский с тоской посмотрел на штаб-офицера. — Вы что, не помните, во сколько мне Гордец обошелся? А седлу вообще цены нет… Нет, всенепременно я должен этого негодяя схватить!
— Вот и схватите, — произнес Лямпе и нахмурился, — в деревне у староверов. Но снова предупреждаю, никаких эксцессов!
— Слушаюсь, господин штаб-офицер! — взял под козырек Ольховский. — Только не обессудьте, Александр Георгиевич, если мои ребята поучат его маленько.
— Поучи, но не до смерти, — усмехнулся Лямпе и тоже приложил ладонь к виску. — Удачи!
— Удачи! — эхом отозвался Ольховский.
И всадники, пришпорив коней, поскакали в разные стороны.
Широкий двор. По зеленой траве ходят куры и суетятся желтые комочки — цыплята. На заборе сидит серая кошка и блаженно щурится, только кончик хвоста в нетерпении изгибается и выдает хозяйку с головой.
Ждет-поджидает момента хитрая бестия, чтоб притупилась бдительность у наседки… А в загоне за домом свободно разгуливают лошади, и одна из них определенно та самая, что принадлежит вдове — серая, в яблоках. За деревянной решеткой под старыми березами — пышные кусты отцветшей сирени. Сквозь них проглядывает ажурная стена беседки, увитая конским каштаном.