– Ты думаешь о прошлой ночи? – спросила она.
– Откуда ты знаешь?
– Просто догадка. Есть интересные мысли?
– Что ж, я думаю, это было славно. Я думаю, мы…
– Я говорю о том, кто пытался убить нас вчера.
– О!.. Никаких. Я думал о том, что было потом.
– О!.. Знаешь, Гарри, я ведь не поблагодарила тебя за то, что ты был так добр ко мне и ничего не требовал.
– Это мне следует тебя поблагодарить.
– Ты славный.
Они снова унеслись мыслями каждый в свою сторону. Привалившись к дверце и положив голову на стекло, Босх сидел, почти не отрывая взгляда от депозитария. Движение на Уилшире было слабым, но равномерным. Люди ехали в клубы или из клубов, которыми изобиловали бульвар Санта-Моника и улица Родео-драйв. В близлежащем «Академик-холле», очевидно, была премьера. Босху казалось, что все лимузины Лос-Анджелеса тянулись в эту ночь к Уилширу. Удлиненные машины всех марок и цветов, шурша шинами, катились мимо одна за другой. Они двигались так плавно, что, казалось, не ехали, а плыли. Они были красивы и загадочны со своими черными стеклами. Словно экзотические женщины в темных очках. Автомобили, созданные именно для большого города, думал Босх.
– Медоуза похоронили?
Вопрос его удивил. Интересно, какой поворот мысли привел к нему?
– Нет, – ответил он. – В понедельник, на кладбище ветеранов.
– Похороны в День памяти павших – это звучит вполне подходяще. Так, значит, его преступная жизнь не лишила его права быть похороненным в такой священной земле?
– Нет. Он заслужил это своими делами там, во Вьетнаме. Ему приберегли там место. Там, вероятно, есть местечко и для меня. Почему ты спросила?
– Не знаю. Просто подумала. Ты пойдешь?
– Если не буду сидеть здесь, наблюдая за этим хранилищем.
– С твоей стороны будет правильно, если ты пойдешь. Я знаю, что он кое-что для тебя значил. В определенный момент твоей жизни.
Он оставил это без ответа, но она продолжала:
– Гарри, расскажи мне о черном эхе. О том, что ты упоминал на днях. Что ты имел в виду?
Впервые он оторвал взгляд от хранилища и посмотрел на Элинор. Ее лицо находилось в тени, но проносящиеся за окном огни осветили на миг внутреннее пространство машины, и он увидел ее глаза, устремленные прямо на него. Потом Гарри опять принялся смотреть на хранилище.
– Тут, в сущности, нечего рассказывать. Просто так мы называли одну из тамошних непостижимостей.
– Непостижимостей?
– Этому не существует названия, мы сами его изобрели. Этими словами у нас обозначалась темнота, сырая пустота, мертвое ничто, которое ты ощущал, когда находился там, один в этих туннелях. Но при этом ты был жив. И тебе было очень страшно. Будто твое собственное дыхание эхом отдавалось в темноте – достаточно громко, чтобы тебя выдать. По крайней мере тебе так казалось. Я не знаю… Это трудно объяснить. Просто… черное эхо.